Обратный адрес
Я только в конце 1970-х понял, зачем зрители приходят в театр. За советом. Я как-то получил письмо из Свердловска (теперь Екатеринбург) от женщины, которая рассказывала о своей непростой судьбе. Мне захотелось ответить ей, успокоить. Но на конверте не было обратного адреса.
Года через полтора снова получаю письмо от нее же: «Спасибо большое. Я все поняла. Посмотрела спектакль…» Обратного адреса опять нет. Видимо, ей нужно было кому-то рассказать, открыться. Выбрала меня. И несмотря на то что я не мог ей ответить лично, она сама дошла до ответа.
Тишина
На меня гробовая тишина в зале действует магически. Иногда кажется, что там нет никого, настолько тихо. Так вот в этой тишине есть все, ради чего мы выходим на сцену.
Конец театра
Самое страшное, что репертуарный театр можно разрушить в три минуты. А «без театра нет нации», говорил Островский. Когда наши чиновники пытаются всех грести под одну гребенку, они забывают про один важный момент. Как нельзя составлять списки из разряда «100 фильмов, которые надо посмотреть» и «100 книг, которые надо прочитать», так нельзя и все театры мерить одним критерием.
Периферия
Мы с 1993 года проводим фестиваль в поддержку театров по всей России «Островский в Доме Островского» (Малый театр иногда называют Домом Островского. — Interview). Участвуют только провинциальные театры и только с произведениями, разумеется, Островского — приезжают в Малый и показывают спектакли на нашей сцене. А когда труппа возвращается обратно в Оренбург, Орел, Владивосток, Астрахань или Тверь, на них другими глазами смотрят зрители: «О, они в Москве играли! Надо пойти посмотреть».
Разные школы
Меня в детстве учили, что читать надо все, что издано. И театр должен быть разным. Малый театр никогда не спорил с системой, которую во всем мире называют системой Станиславского. Потому что Станиславский учился у актеров Малого. К сожалению, старики-то все вымерли. Остались те, кому всего за 80.
Студенты
Представьте: 5000 абитуриентов проходят отборочные соревнования, как в спорте. До конкурса допускают человек 120–150. И в этом стрессе, когда перед аудиторией стоит толпа, все переживают, волнуются, нерв обнажается. Иногда такие эмоции видим — словами не передать.
В СССР разрешали в течение двух лет отчислять из творческих вузов, за профнепригодность и другие вещи. Сейчас эту практику отменили, зато появилось платное обучение. А я, когда набираю курс, сразу говорю, что с ними будет. На первом курсе — страх. На втором — пик работы. На третьем начинается развал, расшатывание. Начинают головой крутить по сторонам. Если кто-то хочет, то уходит в другой вуз, я не держу. Но из таких никто не становится тем, кем хотел.
Мне, кстати, проще со студентами, которые приезжают в Москву из других городов. Они так хотят, так готовятся. Занимаются в художественной самодеятельности, потому что им больше некуда пойти. Когда-то были Дома пионеров, я и сам посещал все кружки: пел, танцевал, строгал, куклами в театре водил. Сыграл барсука — моя первая роль.
Гастроли
Ах, как я люблю ездить на гастроли! Это же сказка. Залы забиты. И то, как ответственно люди собираются в театр — наряжаются. Для них это событие. Ко мне как-то подошел один наш сотрудник и попросил за двух ребят — водителей-дальнобойщиков, которые с нами, кстати, приехали из Москвы, привезли наши декорации. Им очень хотелось попасть на спектакль («Горе от ума» мы играли). И представляете, они даже пошли купили специально для этого чистые рубашки. А после спектакля у них глаза блестели, разве что слезы не капали.
