Юлия Застава: «Мне нравится НЛП»

Посмотрел вашу выставку. Трехглазый котик на фоне вращающегося розового парика покоряет. Полоска металла между серых полотен, уводящая в другое измерение, монотонные шлепки, иллюстрация из «Чиполлино», глитч и темная сторона — все выдергивает из реальности и погружает в легкий гипноз. В этом состоянии человеку легко донести любую идею, ваша была какой? Или это состояние зрителя и было целью?

В «Мерцающем» было сложное пространство, он не совсем как надо мерцает. Я готовила его для другого помещения, и первоначально была идея сделать видеокомнату с гипнотической спиралью на всю стену, но потом я испугалась, что кого-то и правда может засосать в транс, а потом и комната отпала. Металл, зеркальные поверхности, отражения, трансформации — я просто предложила переключение. Ну, может быть, легкий гипноз. Но я ничего не заложила в его основу. Мне было интересно сделать некий многогранник, и, может, там случайно кто-то потеряется, но в моих намерениях не было стремления манипулировать. Это интересная идея, но для моего метода работы слишком опасная, ведь ты никогда не знаешь, с кем ты сталкиваешься, какого мага из какой реальности выдергиваешь.

Надо сказать честно, что до этого я последний раз видел ваши работы в Paperworks, если память не изменяет, это была выставка «Папа раздевается», то есть давно. И если стиль остался узнаваемым, то техника изменилась. Карандаш — это разовая акция или новый творческий метод?

Да, у меня теперь в основном карандаш. Я даже пишу чаще карандашом, чем ручкой. А вместо красок будет силикон. «Папа» был давно и слишком сгущенный, слишком много тела, а сейчас мне интереснее «ничто». В этом, наверно, главное изменение. Мне иногда страшно, что я двигаюсь в этом направлении, но надеюсь, не дойду до точки на стене.

Первый вопрос, который возник прямо во время просмотра выставки, оказался довольно нелепым, но я подумал: «Какого черта!?» — и решил его задать. Как на ваше творчество повлиял Кашпировский? Если биографические данные, доступные в интернете, не врут, родились вы в 1982 году, а значит, еще успели застать этого человека на экране. Потом еще, читая релизы к выставке, нашел строку «В рамках проекта художник предлагает средства для самогипноза» и понял, что вопрос точно надо задать.
Так смешно про Кашпировского! Я застала и Кашпировского, и Чумака (они сливаются). У меня есть воспоминание, как я маленькая с родителями летом прохожу мимо дачи Чумака, у забора лежит снег.
Мне нравится все НЛП, все психопрактики. Я что-то попробовала и даже хотела пройти квантовый гипноз, но когда из телевизора тебя лечат, это уже запредельно! Конечно, я думала, надо включить или того, или другого в проект, остановилась на Кашпировском — на фотографии, когда он кодирует воду. Долго боролась, как можно ее вставить: в объект, в инсталляцию, но ничего не работало, и в последний момент пришлось отказаться. Кашпировский и здесь, и не здесь

В экспозиции есть видео, на котором парень монотонно шлепает ладонью по голой заднице девушки, лежащей у него на коленях. И эта монотонность и будничность действия нивелирует контекст сексуальных и межгендерных отношений, насилия в них. Получается, зрелище, которое обычно вызывает активную реакцию в диапазоне от возбуждения (или как минимум любопытства) до возмущения попранием морали и расшатывания духовных скреп, просто вводит зрителя в созерцательное состояние. На эти шлепки по заднице смотришь, как на пламя или текущую воду. Название работы «Еще один день» подсказывает, что впечатление от видео скорее верное. Таков и был посыл? Это из личного «девичьего» или рефлексия на что?

Это видео совсем не про насилие! Меня вообще насилие не интересует, даже если я использую его элементы. Мне интересно показать, как одно понятие перетекает в другое, как все склеивается, трансформируется. Я хотела сделать акт шлепанья аутичным, чтобы не было эрекции и агрессии, может, ступор, механика. Чтобы действие было узнаваемое, но в то же время неправильное, искаженное. Как в начале фильма «Клык» Йоргоса Лантимоса, когда они играют в игру про значения слов.

Кстати, жаль, что экран такой маленький. В какой-то момент красный след от бьющей по ягодице ладони начинает забавно рифмоваться с еще более красным лицом мужчины (да, я пристально вглядывался в экран). И из этой рифмы рождается еще один смысл: насилие даже при внешнем равнодушии к нему все равно оставляет отпечаток.

Экран маленький — да, но и день новый тоже маленький, красный, неважный. Надо было, чтобы движущиеся изображения не перетягивали на себя внимание, чтобы был шкаф, объект, а работает в основном звук.

Вопрос о том, насколько произведения транслируют личное, возникает в отношении всего вашего творчества. Зашитые в него ссылки на общие культурные коды и цитаты образов дают зрителю возможность найти общие точки и на их базе создавать собственные переживания. Но ощущение, что ты врываешься в чье-то интимное пространство, все равно не покидает. Что вам важнее: создавать общую эмоциональную территорию и поле для диалога или делиться личными переживаниями?

Не знаю, насколько я делюсь личными переживаниями, думаю, нет. Они же личные. Интересно сыграть и набрать нужный код. И, конечно, я жду, кто же прочитает этот код. Это, кстати, главное, почему я вообще делаю выставки, — желание встретить раскодировщика. Пока никого не было.

Вы всегда ходите на вернисажи своих выставок? Разговариваете с незнакомыми людьми, которые приходят на выставку?

Да, я все еще хожу на каждый вернисаж. И разговариваю с разными людьми — и с незнакомыми тоже. Но! Секретная организация до сих пор не появилась. Буду ходить, пока не появится.

В одном интервью на вопрос о том, вокруг чего крутится психологизм ваших работ, вы ответили: «Ступор, распад сознания, секс, смерть». Что-нибудь изменилось?

Смерть точно выпадает. Не помню, почему у меня тогда была смерть. Сейчас у меня это понятие ушло. Скорее, исчезновение. Исчезновение в неузнаваемость. Как отражения отражений.

Смежность, иллюзорность и даже некоторый мистицизм в работах, откуда он берется? Сатанизм вас привлекает?

Сатанизм — не мое. Я в общие ритуалы не погружаюсь. У меня есть свои секретные, но я верю во всё. Всегда могут прийти «Химикалии» Ричарда Бротигана и все поменять.

Вы учились в Венской академии изобразительных искусств, что изменил в творчестве этот опыт?

Я все еще учусь в ней. Мне еще как минимум два года. А потом я планирую пойти на сценографа. У меня ренессанс молодости, и впервые в жизни захотелось учиться. Академия открыла материалы и сняла зажимы.

Интервью
Добавить комментарий