ВАНЕССА: Очень. Все зависит от культуры и демографии. В Штатах, например, случился небольшой скандал в музее Гуггенхайма. Я до сих пор не уверена, что американская общественность меня поняла. Но мне нравится встряхивать культурные ценности. (Смеется.)
ДЖОВАННА: Чем ты руководствовалась, выбирая художников-победителей нашей премии?
ВАНЕССА: Ну-у… Прежде всего я обращала внимание на их умение пользоваться выразительными средствами. В конкурсе участвовало много художников примерно одного уровня мастерства, но разных взглядов. Некоторые из них отличались ярой политической и даже теоретической направленностью — к сожалению, это ослабило визуальное воплощение их идей. Ребята болтали без умолку, но мало показывали. А один конкурсант наговорил так много, что я подумала: «Боже, да он сейчас в одиночку сформирует художественный дискурс современности». Но это жесткий мир. Никто не любит людей, преуспевших в какой-то области.
ДЖОВАННА: Да уж, секунда — и на тебе ярлык выскочки.
ВАНЕССА: Бывает, ты в чем-то преуспел, но не вписываешься в правила игры. Сама долго от этого страдала. Поэтому я спрашивала у номинантов премии: вы можете вернуться к простому, чистому, изобразительному искусству? Ведь новые идеи — на поверхности. Это простой образ Христа или, там, корзина с яблоками. Не обязательно каждый раз бить зрителя по голове. Иногда важно вернуться к классическим формам выражения.
ДЖОВАННА: И к вечным вопросам?
ВАНЕССА: Именно. Греховность, скоротечность жизни — обожаю рассматривать эти темы в физическом воплощении. Вот античные скульптуры, например. Почему греки так идеализировали плоть? Почему мы чаще ищем важные темы в окружающем мире, а не внутри самих себя? Кого это волнует? Нагота — это упрощение? Или это такое же естественное состояние, как есть, стоять, смеяться, дышать?
ДЖОВАННА: Ой, Ванесса, мы подняли сразу столько интересных тем, пойду-ка хорошенько обдумаю. (Обе смеются.)
