Галина ВОЛЧЕК
Художественный руководитель московского театра «Современник», народная артистка СССР
Начали путать понятия «театр» и «модное место». Я как-то спросила у ресторатора Аркадия Новикова, почему при такой нелегкой жизни, в кризис, рестораны полны людей. Он ответил: «Знаете, это стая. Куда вожаки, туда и остальные». Сейчас стая пришла в театры. К счастью, не к нам. Зал у нас полон, но за счет другого. Я очень горжусь нашей публикой и переживаю, что с закрытием основной сцены на реконструкцию часть ее уйдет. А вдруг люди не захотят ехать во «Дворец на Яузе», потому что «Современник» — здесь, на Чистых прудах, в доме 19а.
Я не боюсь приглашать для экспериментальных работ студентов третьего курса, нужно воспитывать смену. Поэтому я и пропустила семь лет, до недавнего времени ничего не ставила — собирала молодую труппу. Передавать эстафету надо, когда ноги ходят, а руки делают. Поймите, я не консерватор, но и новаторство должно быть художественно оправданно. Поэтому безосновательное осовременивание терпеть не могу: актер в джинсах, который, раскрасневшись, что-то орет, для меня никогда не будет Гамлетом, как бы ни назывался спектакль.
Понимаю, что многие вещи со временем меняются. Простой пример. Тишина в наше время и тишина конца XIX века — два абсолютно разных понятия. Даже если сейчас мы закроем дверь и все выключим, за стенами будет кипеть жизнь, которая 100 лет назад казалась фантастической. И ее энергия, ее ритмы будут составной частью сегодняшней тишины. Какую бы мы пьесу ни ставили, должно быть сопряжение с тем, что происходит за окном. Но превращать театр в трибуну я тоже не стану.
У меня очень жесткие критерии отбора пьес. Комедии положений, пьесы-пустышки не идут на сцене «Современника». Наше предназначение — катапультировать зрителя из его зоны комфорта, заставить сопереживать происходящему на сцене. Мы не развлекательное заведение. Точнее, мы можем развлечь, но при этом заставим хорошо подумать.
Чулпан ХАМАТОВА
Актриса московского театра «Современник» и Театра наций, народная артистка РФ
Преданность
Тут не может работать обычный человек, который не предан театру безусловно. А такая сильная любовь возможна только в детстве. Поэтому театр для меня — это детство, самая внятная, счастливая и полная надежд пора.
Искусство
Зачем садиться на духовную диету? Надо ходить в театр, смотреть спектакли разных жанров. Мне театр нужен, чтобы продолжать жить дальше. Это как витаминизация. Даже если спектакль безнадежный и депрессивный, все мое существо начинает заполняться вопросами и желанием на эти вопросы ответить. Я не знаю, как без искусства вообще можно выжить. Какие тогда радости остаются?
Зритель
Моя задача как актрисы — создать зрителям ту зону, в которую им захочется проникнуть. У нас в школе был учитель, он просто переставал говорить, когда мы плохо себя вели. И рано или поздно мы все затыкались. В театре должно быть что-то похожее. Это происходит не сразу. Кто-то втягивается, кто-то нет. Но ни в коем случае нельзя зрителям предлагаться.
Актер
Он должен уметь существовать в ансамбле, уметь встать на рельсы и в одном вагоне со всеми поехать. Внутри можно делать что угодно: петь, танцевать, молчать, спать. Но понимать, что едешь в одной команде. Обожаю по этой причине эпизодические роли в спектакле «Рассказы Шукшина» — вот где никакой ответственности и полная зависимость от команды — чувствуй партнера и плети кружево. Мне сложно с артистами, которым не близко это ощущение.
Режиссер
Если он (как, например, немец Томас Остермайер) работает в жесткой форме, актер должен успевать за ним. И мне это очень нравится: чем сложнее задача, тем интереснее ее выполнять. Есть режиссеры, для которых важен процесс совместного поиска, они дают актеру свободу на 360 градусов. Или вот, есть режиссеры, которые актеру диктуют: «Тише!», «Громче!», «Направо!», «Налево!». Театральная свобода — понятие зыбкое, так же как и театральная несвобода, потому что в любом случае режиссер ни в твое тело, ни в твои связки не влезет. Инструмент, на котором ты будешь играть, — ты сам. Как он будет звучать, какими будут полутона, регистр, тембр — все это влияет на замысел спектакля.
Миронов
С Женей не то чтобы комфортно, с ним — восторженно! Он заряжает. Рядом с ним хочется быть лучше. И даже не с точки зрения театральных амбиций. Просто хочется по жизни расти и учиться.
Серебренников
То, что делает Кирилл в «Гоголь-центре» — это новые, интересные для России формы. Экспериментальный подход к театральному искусству, к понятию театра. Я даже не говорю про стратегическую составляющую того, что он делает для привлечения молодежи, создавая пространства, где молодые люди чувствуют себя комфортно.
О «Современнике»
Повезло мне когда-то попасть в теплые и внимательные руки Галины Борисовны Волчек. «Современник» — это мое все. Это я сама, это моя судьба, я столько лет там работаю!
Реформа
Мне близко понятие нерепертуарного театра, когда спектакли играются большими блоками. Спектакль — это репетиция по большому счету, потому что завтра у тебя есть возможность что-то исправить. Находясь в таком рабочем режиме, в какой-то момент доходишь до состояния пика, когда испробованы все ходы, — и ты что-то меняешь. А в репертуарном театре играешь один спектакль дважды в месяц. Для спектакля это плохо, он не может с такими паузами существовать. Спектакль, как ребенок, должен набирать с каждым разом. В репертуарном театре ситуация такая: взяли в труппу, и ты «прикрыт», нет никакого резона саморазвиваться. С точки зрения творчества и искусства театру, конечно, лучше и полезнее работать без постоянной труппы. Режиссеры в таком случае могут позволить себе свободу выбирать артистов не из того, что они имеют, а из того, что они хотят. То же самое с актерами.
Гражданская позиция
Любой театр в любой стране мира живет с огромным ухом и таким же сердцем. Он чувствует проблемы, которые нужно поднимать. Даже самый классический театр не может быть отделен от жизни. Даже самая многовековая пьеса должна быть вспорота так, чтобы резонировала со зрительным залом. И в этом величие Шекспира, Чехова, Островского. Казалось бы, их пьесы должны были уже покрыться мхом, но каждая эпоха находит в них свои смыслы и открывает к ним другие подходы.
Сергей ГАРМАШ
Актер московского театра «Современник», народный артист РФ
Жизнь динозавра
Как показывает история, театр-студия может существовать лет десять. Так было с «Современником», он начинался как студия, а потом стал театром. Упор там делали не на форму, а на пронзительное содержание, которое должно было «катапультировать зрителя», как говорит Галина Волчек. Это был новый способ рассказывать истории. Я думаю, «Современник» не стал «динозавром» только потому, что Волчек всегда делала ставку на молодежь. Внутренняя жизнь театра невероятно важна, одно из правил нашего уклада — молодежь всегда получает громадный аванс доверия. Здесь все быстро чувствуют себя «своими» людьми, не стесняются курить, выпивать, общаться на равных с теми, кто в труппе уже давно.
Про минимализм
Театр не должен искать новые формы в кино или на телевидении — только внутри театра. Сейчас в моде минимализм. В литературе он начался лет 15 назад с романов Алессандро Барикко. Театр тоже стремится к минимализму. А вот новые технологии, использование мониторов и гаджетов в театре пока не приживаются. Ни в костюме, ни в сценографии.
Одержимость
Римас Туминас пробовал поставить одну из самых сложных пьес мировой драматургии — «Пляску смерти» Стриндберга. Играть должны были Неелова, Гафт и я. Мы прорепетировали недели две, Гафт заболел и свалился в самую настоящую депрессию. Мы предложили Туминасу другие кандидатуры, но Римас не соглашался — видел в Гафте какие-то черты своего отца. Что я хочу сказать? Этого режиссера технологические сбои не волнуют. Он делает спектакль для себя.
Продолжение себя
Идеальная модель театра — когда режиссер делает спектакль из себя и про себя, а к нему может органично присоединиться актер как соучастник. И если хотя бы 100 зрителей из 800 будут о чем-то говорить или спорить после финала, значит, выходил на сцену не зря. Такая модель существовала у Олега Ефремова, Анатолия Эфроса, а сейчас ее используют Валерий Фокин в Александринском театре, Римас Туминас в театре Вахтангова, Галина Волчек.
Будущее
Делать театр уникальным — задача, выполнять которую с каждой минутой становится все сложнее. Мы обнажаемся. Как в истории моды женщины постепенно раздевались, так сейчас раздеваемся и мы, актеры. Начинаем снимать фильмы о театральном закулисье, показываем свою кухню. А когда все это наконец становится известно, надо срочно удивлять чем-то новым.
