Ричард Керн: «Одна из самых важных вещей в жизни — это задница, рядом с которой ты спишь»

Ричард Керн, выходец из нью-йоркской андеграудной среды 1980-х, начинал с садомазохистких трэш-фильмов с Лидией Ланч и Sonic Youth, но известность получил благодаря своим откровенными ню-портретам на грани софт-порно (например, одна из его постоянных моделей — Саша Грей). Недавно издательство Taschen выпустило уже третью книгу с работами Керна Shot by Kern — фотографии, которые он снимал в последнее время для Vice. Как связаны порнография, искусство и красота, Керн рассказал Interview.

Больше всего вы известны по работам для Vice…

Да ладно!

А на ваш взгляд, нет?

Не знаю. Теперь это скорее всего так и есть.

Помните первую обнаженную девушку, которую вы сфотографировали?

Одна девушка, с которой я учился в колледже, проездом была в Нью-Йорке и пришла встретиться со мной. Она ехала в Италию, собиралась начать новую жизнь, и я сфотографировал ее. Наверняка это было в духе «о, у нас будет секс». Этого не случилось. Я не собирался с ней спать, но думаю, может, поэтому она заехала навестить меня. Какое-то время я ничего такого не снимал. Затем, в конце 1980-х или начале 1990-х, я снова начал фотографировать обнаженных девушек, знакомых. И одна рассказала об этом другой, а та третьей, и понеслось. Все делали это ради смеха.

Как от фотографии вы пришли к фильмам? С чего началось движение Cinema of Transgression («Кино без запретов»)?

В 1980-х я фотографировал и только начинал пробовать себя в кино — хотел посмотреть, под силу ли это мне. И с головой ушел в это дело. Cinema of Transgression выросло из яростных панк-фильмов. Я сделал фильм Right Side of My Brain с Лидией Ланч. Мы не получили ни одного положительного отзыва, писали, что это порнография и все такое. На это я отвечал: «Вы думаете, это порнография? Нет, вы получите ее в моем следующем фильме». Я хотел показать самый нигилистический секс, самый женоненавистнический. В этом была вся суть фильма Fingered. В I Hate You Now, например, речь идет о парне и его девушке, которая начинает копировать его. Парня это достает и доводит до суицида, потом и она кончает с собой. Только все это они делают достаточно карикатурно. Я всегда стараюсь работать с простыми идеями, как, например, в Clean и в Face to Panty Ratio. Это фильмы-шутки. Cutter более глубокий, темный, в духе Cinema of Transgression. Там видно: это довольно простой фильм, хотя и напряженный. Героиня всего лишь режет себя, шрамы по всему ее телу. А ее объяснения, почему она так поступила, и делают фильм интересным. И она очень четко все делает.

Вы когда-то снимали в журналы для взрослых. Когда порно для вас превратилось в искусство?

Я фотографировал все подряд — и парней, и девушек — еще задолго до порно. И не считаю, что это была порнуха. Конечно, если это печатает порножурнал, то это порно. Но мы говорим об изданиях вроде Barely Legal, а там только голые девушки, нет секса или чего-то такого. Barely Legal хотели печатать девушек, которые были бы не похожи на порномоделей — длинные волосы, фальшивая грудь. Я работал над этим пять-шесть лет, потом ушел. Артом я занимался и до Barely Legal, просто потом попал в порнобизнес, и это стало мешать творчеству. А когда я занимался модой, она мешала творчеству. В общем, теперь я все это бросил и работаю только над тем, что интересно мне.

А когда вы почувствовали уникальность своей эстетики?

(Смеется.) Да никогда. В большинстве случаем я снимаю серии. Как правило, с девчонками без одежды. И стараюсь придумать причину, почему они голые.

Какое впечатление производят девушки с ваших фотографий как личности?

Я вообще их так не рассматриваю. Меня волнует только, работает фотография или нет. Модель — это всего лишь один элемент снимка из нескольких. Еще играют роль место, освещение и прочая фигня. Если девочка очень симпатичная, это помогает, если она не красотка, то фотография все равно может выйти хорошей. Если я собираюсь снимать у девушки дома, то прошу ее прислать какие-то фотки места, где она живет. Бардак меня привлекает больше, чем чистенькие милые комнаты, потому что, как правило, девушки выглядят куда лучше, если не хотят выглядеть богато.

Как думаете, почему им нравится фотографироваться обнаженными?

Мне кажется, в основном они просто испытывают себя. Иногда снимаются из-за денег. Через пару недель я буду фотографировать одну девушку в Италии, она писала мне несколько лет. Она постоянно присылает мне свои фото, это уже превратилось в какую-то игру. Часто люди просто пишут мне, чтобы посмотреть, заинтересует ли меня их предложение. А когда я пишу, что готов их сфотографировать, они пропадают.

Что вам больше всего нравится в съемках девушке?

Это единственное время, когда о времени я забываю. Если, конечно, я в нем не ограничен.

Какие у вас любимые части женского тела? Ну, кроме очевидных эрогенных зон.

В последнее время это задницы. (Смеется.) Странно, но в разное время жизни тебе нравятся разные вещи. Мне кажется, что одна из самых важных вещей в жизни — это задница, рядом с которой ты спишь. Мне нравятся волосы, ступни, руки, да все. Забавно, когда снимаешь, как девушки наклоняются, они начинают верещать: «Ой, я выгляжу толстой!» А я: «Нет-нет, мы это оставляем». Потому что это клево и нравится парням. Им вообще в большинстве случаев нравится все то, что, как девушки считают, они ненавидят.

Думаете, парни как-то отличают ваши работы от типичных фото в мужских журналах?

Я как-то спорил на этот счет со своим другом-художником, с которым у нас много общего. Оказалось, мы по-разному видим вещи, которые формируют искусство. Я считаю, что тема с медикаментами — это очень круто, потому что она многогранна. А мой друг думает, что искусство — это красивый снимок с девушкой на кровати. То есть для него искусство заключается в красоте. Мне нравится приводить в пример эту серию фотографий с медикаментами, потому что все это дерьмо на раковине и то, как выглядят ванные, — это будет клево смотреться и через 20 лет. Вот к чему я стремлюсь, хочу снимать то, про что потом ты сможешь сказать: «О да, я помню, все так и было».

Вы упомянули многогранность. В чем для вас она заключается?

Один из элементов фотографии — это, по сути, журналистика, иными словами документация. Мои самые успешные фотографии — с интересными девочками. Они не устраивают провокацию, просто показывают таблетки, которые принимают. Ты видишь симпатичную девушку, но что-то с ней не так. Тебе становится немного не по себе от этого. Но всех больше волнует, что я старый мужик, который фотографирует молоденьких девочек. (Смеется.) Но, возможно, если посмотреть на эти снимки через 20 или 30 лет, уже не будет иметь значения, кто их сделал. Надеюсь, с этим смирятся. Я читал, что когда Дега — я не сравниваю себя с ним — рисовал девочек и балерин, все говорили: «Чертов старый извращенец!» Какого хрена?! Я никогда не заморачивался по этому поводу, но теперь так или иначе мне приходится это учитывать. Как-то я пришел к своему психотерапевту и начал рассказывал ей про Пикассо и его молоденькую жену. Он был известный художник и рисовал голых женщин. Она сказала: «Ну да, но он был полный засранец!» (Оба смеются.) А я: «Серьезно?»

Безусловно, нагота — давняя традиция в искусстве.

Ага, на это мои друзья обычно заявляют: «Вот именно что в искусстве, а не в каком-то мусоре».

Я считаю, что таблетки — это вполне искусство, потому что они создают историю. То есть дело не только в красоте девушки, по этим снимкам мы узнаем и о ее прошлом, и о ее будущем.

Конечно, там есть что-то кроме ее красоты. Что-то, о чем вам неизвестно. Или в качестве похожего примера возьмем фильм Cutter. Смотришь его и думаешь: «Интересно, а та девчонка еще жива?» Ведь дело было в 2003-м. Она написала мне письмо из Токио, сказала, что хочет мне позировать. Я ответил: «Без проблем, как будешь в Нью-Йорке, дай знать». Она появилась через день или два. Я снял ее, и она опять пропала. Когда мы виделись, у нее была куча наркоты с собой, рогипнол и прочая дрянь, которую она постоянно принимала. Я снял небольшую короткометражку, где она режет себя, и мне было так стыдно за это, что я не мог это смотреть. Смонтировал фильм только пару лет назад. Короче, мне интересно, что с ней стало. Когда смотришь фильм, чувствуешь: этот человек сломан. С ума сходишь от любопытства, что же с ней стало. Я не могу найти ее, хотя пытался. Так что да, ты права — тут и прошлое, и настоящее.

Такое ощущение, будто у вас есть что-то вроде связи с этими девушками, но при этом они остаются сами по себе, как предметы искусства.

Надеюсь. Но чаще всего со временем я теряю с ними связь. Я смотрю на них, пытаюсь разглядеть с расстояния, без какой-либо связи со мной. Дистанцироваться нелегко. Вчера я пересматривал какие-то старые снимки, думал: «Здорово, очень многозначно, но интересно, кто-нибудь думает так же кроме меня?» Так что это всегда вызов. Так, что-то мы куда-то далеко ушли. (Оба смеются.) Это же всего лишь голые девчонки.

А что вы пытаетесь создать?

Я не пытаюсь создавать что-то намеренно сексуальное. Когда моя жена надевает старомодную ночнушку, проходит перед телевизором и все просвечивает — вот это секси. Для меня это более сексуально, чем когда она появляется в черных трусиках, чулках и подвязках, каблуках и боа. Белый прозрачный хлопок куда соблазнительней.

Книга Shot by Kern вышла в издательстве .

Интервью
Добавить комментарий