Выставка предполагает полную свободу зрительской интерпретации — никаких пояснений к работам и объектам не прилагается. По нашей просьбе кураторы и некоторые участники рассказали, как на все это нужно смотреть, о чем они думали, создавая этот проект, и в чем заключается его идея.
Предыстория
«Последние два года я училась в Германии, и мне очень хотелось сделать русско-немецкую выставку. Темой моего исследования было кинетическое искусство и проекты, взаимодействующие с пространством и оптикой восприятия. В это же время в Берлине активно работал Институт пространственных экспериментов Олафура Элиассона, знаменитого датского художника, исследующего эту тему в современном искусстве. С его учениками мы и стали работать над воплощением выставки.
Любое место можно воспринимать совершенно по-разному: как место социальных взаимодействий, в котором мы каждый день сталкиваемся с людьми знакомыми и незнакомыми; как эстетическую категорию: городская архитектура, публичные пространства. Это и сфера репрезентации политических взглядов.
Конечно же, это и конкретное место — Большое Винохранилище Центра современного искусства “Винзавод”, со своей историей, в том числе и выставочной. Это пространство стало отправной точкой проекта. Мы с моим сокуратором Лукасом Топфером хотели связать каждый объект с конкретным местом, поэтому стали приглашать немецких художников в Россию, и как результат большая часть выставочных проектов была создана специально для Винохранилища».
Идея проекта
«Самый правильный способ объяснить концепцию выставки — вспомнить ее название. Нет одной темы или идеи, которая бы объединяла все представленные работы, но тем не менее они все каким-то образом друг в друга перетекают, наслаиваются, собираются в некую цепочку — одно с другим, второе с третьим и так далее. Каждое произведение интересно само по себе, конечно, но посмотрев на два произведения, стоящие рядом, стоит задуматься: что их объединяет, почему они расположены вместе, что у них общего?
Вообще слово “идея” не очень подходит этой выставке, она скорее про чувства и ощущения, а предугадать, что человек почувствует, невозможно. “Одно место рядом с другим” — это некий визуальный и эмоциональный опыт, здесь нет никакой дидактики, мы ничего не хотим сказать или объяснить. Мы предлагаем зрителю, как и художникам, поразмышлять на интересные нам темы».
Анастасия Шавлохова: «В основе нашей концепции есть несколько опорных линий. Это и дискуссия Лейбница и Ньютона о понятии пространства, и эссе Мивон Квон One Place After Another о произведениях искусства, создающихся специально под конкретное выставочное место, и влиянии этого места на результат творчества. Мы очень много размышляли о понятии места в современном искусстве. Все работы, представленные на выставке, так или иначе отражают эту тему. Если побродить по выставке, то эти связи и противопоставления очень быстро выстраиваются. Например, тема природы и технологии. Здесь очень много технологичных работ, в основном немецких художников. А российские представлены достаточно поэтичными работами — это, например, «Ветка» Андрея Монастырского или «Колонный зал» Натальи Зинцовой.
Или наоборот — принцип подобия, но не просто внешнего, а смыслового, концептуального. В первом зале у нас находится Грибная башня (“Грибы русского авангарда”) Игоря Макаревича и Елены Елагиной, а по соседству вы можете увидеть скульптуру “Собственное личное время” Микаэля Мюллера, эдакий пьедестал, который постепенно переходит в гору. А еще дальше — “Пьедестал” Никиты Кадана, яркая репрезентация борьбы за власть на постсоветской территории. Эти три башни композиционно похожи, но говорят о разных вещах. Мы помещаем их в единое выставочное пространство, и они моментально вступают между собой в диалог, создают новый контекст, влияют на восприятие друг друга. Вот это очень важный момент выставки — добрососедство различных объектов».
Россия и Германия
Анастасия Шавлохова: «Интересно, как проявилась разница в восприятии мира и пространства у русских и немецких художников. Для европейских художников важна тема социальной ответственности. А у русских художников это не проявлено, их работы более поэтичны, созерцательны, это скорее пример ностальгического, меланхолического восприятия реальности. Так, на нашей выставке представлено еще два “места”, одно рядом с другим — две культуры, русская и германоязычная. Наблюдать, как они взаимодействуют, очень интересно. Каждый вечер в течение недели монтажа мы устраивали импровизированные ужины в инсталляции группы ЗИП с колбасой, водкой и сулугуни. Процесс общения оказался очень сложным, каждый художник — это такой закрытый микрокосм, между ними стоит языковой и культурный барьер. Но было очень интересно наблюдать, как они открываются, взаимодействуют и вступают в диалог друг с другом».
3 объекта выставки
Феликс Кисслинг: «Этот камень я вынул из Эльбы и измерил, на сколько изменился после этого уровень воды в реке, а значит, и вообще в мире. В тот момент я был влюблен в девушку, живущую в Америке. Я стал думать: что бы я мог сделать, находясь в Германии, чтобы она там это могла ощутить? Так и появился этот объект. Он оказался очень вдохновляющим для меня — я понял, что любое наше действие производит какой-то эффект, хоть мы и не всегда видим результат нашего влияния. Эта мысль подарила мне ощущение своей силы, власти, счастья. Хотя в этом есть и доля фатализма — ты сам каждый момент твоей жизни подвергаешься чьему-то влиянию и никак не можешь его избежать. Но как художнику мне крайне важно ощущать свое воздействие на людей. Не интересно бесконечно рисовать картины, вешать их на стены и не знать, есть ли в этом смысл. А этот камень вселил в меня оптимизм. Хотя девушку он совсем не впечатлил, она сказала: “Феликс, что это за херня?”»
Юлиус фон Бисмарк: «В какой-то момент человек, гуляя по выставке, упирается в преграждающих ему путь 16 омоновцев. Все они будут двигаться так, как двигаются люди, старающиеся стоять смирно. Такое микродвижение, переминание с ноги на ногу. А за счет масок на их лицах зритель не будет понимать, они живые или нет. Мне было интересно посмотреть, как униформа меняет наше восприятие человека. Видя кого-то в форме, мы уже не различаем за ней личность, а только некую репрезентацию власти. К тому же в данном случае ОМОН — это еще и образ грубой силы, применяемой государством не по отношению к другим, внешним опасностям, а по отношению к собственным гражданам. Первое впечатление зрителя — стоп, дальше выставка закрыта. Но если человек подойдет ближе, он поймет, что некоторые из них — живые люди, и увидит возможность пройти дальше».
Анастасия Шавлохова: «Этот очень сложный механизм связан датчиками с Потсдамской обсерваторией — он принимает сигналы из космоса, фиксирующие вспышки на Солнце, и преобразует их в движение светящихся в темноте лампочек. Для нас они двигаются в хаотичном порядке, а за счет яркого светового контраста — полной темноты и быстро двигающихся ламп — наш глаз не улавливает движение отдельных точек, а воспринимает их как рисунок линий. И это уже про личный опыт — каждый видит в этом что-то свое, как с пятнами Роршаха. Это очень медитативное пространство, внутри практически подземного помещения ты наблюдаешь за движением светил — отражением чего-то космического, вселенского, что происходит без твоего участия. И конечно, для меня этот объект — это та точка, к которой ты приходишь, пройдя всю выставку. Вот такое очень поэтичное высказывание, абсолютно эфемерное. По сути, это ошибка нашего глаза и мозга, просто сбой программы — мы видим то, чего нет. И это, по сути, то, как мы воспринимаем вообще весь мир — все это просто сбой системы, и понять, что такое истина, невозможно».
Выставка открыта до 24 августа.
