В голове не укладывается, как человек не обладающий суперсилами вроде телепортации, умудряется вести дела сразу трех крупнейших выставочных институций: New Museum в Нью-Йорке, Fondazione Nicola Trussardi в Милане плюс Венецианская биеннале. Но у итальянца Массимилиано Джиони все схвачено. Работа кипит круглые сутки, подход к задачам — творческий. В Венеции, наряду с топ-листом художников калибра Синди Шерман и Ричарда Серра, куратор собирается выставить оккультиста-сатаниста Алистера Кроули, психоаналитика Карла Юнга, ритуальные флаги вуду и тантрические рисунки. В интервью, которое этот «вечный двигатель» дал своей подруге — арт-директору московского фонда «Виктория» Терезе Мавике, — Джиони признался, что он обычный: сигареты курит, глушит эспрессо чашками, а потом не может уснуть без снотворного. В общем, нормальный такой юноша почти 40 лет. Ну, может, капельку успешнее и примерно втрое работоспособнее.
МАВИКА: Мы с читателями страсть как хотим узнать историю мальчика из городка Бусто-Арсицио, которого Wall Street Journal назвал королем современного искусства.
ДЖИОНИ (смеется): Массимилиано Джиони родился 6 декабря 1973 года в шумной итальянской семье. Мама была учителем, отец работал в компании по производству чернил. Жил-поживал я до 15 лет с родителями, братом и сестрой, пока не получил грант на обучение в United World College и не уехал в славный город Ванкувер.
МАВИКА: Что, прямо в 15? И сразу принялся там за искусство?
ДЖИОНИ: Я родился в декабре, так что почти в 16. А с искусством было так: никто из моих родственников им не интересовался. И я в том числе. Пока в третьем классе, готовя доклад о войне во Вьетнаме, не наткнулся на книгу американской арт-активистки Люси Липпард «Поп-арт». Я ее прочел, ни слова не понял, но очень впечатлился. В старших классах, ясное дело, хотелось выделиться. Поэтому я увлекся музыкой, комиксами, искусством — всем, что для меня не вписывалось в понятие нормы. Начал читать главный итальянский журнал о современном искусстве Flash Аrt, ездить в Нью-Йорк на Art Forum, галереи посещать. А когда вернулся в Италию, решил заняться художественной критикой, думал, что стану искусствоведом, как великий Джермано Челант. К счастью, мой план провалился, иначе я умер бы от голода. (Смеется.)
МАВИКА: То есть куратором ты стал из меркантильных соображений?
ДЖИОНИ: Да я вообще не знал, что есть такая профессия! В Италии этому не учили. Я поступил на факультет философии искусств. Моей первой серьезной работой после университета стал Flash Art (в 27 лет Джиони возглавил американскую редакцию журнала. — Interview). Но писать по-английски было сложно, и я взялся за организацию выставок — не зря же подружился с целой толпой художников.
МАВИКА: Трудно стать куратором?
ДЖИОНИ: Не особо. Главное — понимать и выполнять требования художников, даже абсурдные. А еще нужно…
МАВИКА: Быть любопытным?
ДЖИОНИ: Точно. Я всегда говорю, что работа куратора — это работа арт-критика в действии. Вместо того чтобы говорить «это плохо, а вот это хорошо», он должен создавать условия, в которых получится только хорошо. Критик может наказывать, подавлять, ограничивать свободу художника. Обязанность куратора — поощрять.
МАВИКА: Ты работаешь одновременно в трех арт-институциях. Тяжело совмещать?
ДЖИОНИ: Да я всегда много работал. Пока я учился в университете, что только не делал, чтобы себя обеспечить. Из самого унизительного — переводил на итальянский бульварные романы из серии Harmony. Зато дисциплинирует.
МАВИКА: Тогда вопрос посложнее: какие у тебя критерии для оценки современного искусства?
ДЖИОНИ: Знаешь, при выборе жены ты вряд ли вспомнишь о критериях. Для этого существуют принципы. С искусством то же самое: в идеале задача каждого произведения — дать новое определение тому, что есть искусство. Но это если совсем жестко. Мой принцип — выбирать работы, способные встряхнуть общество. В моем понимании встряска — не обязательно провокация, скорее это наличие жизни в искусстве, позволяющей разобрать знакомый предмет и собрать его по-новому.
МАВИКА: В арт-тусовке только и разговоров о том, что ты самый молодой куратор. Смотри, сглазят — и состаришься раньше времени. (Смеются.) Но все-таки, как ты управляешься с этой адской машиной — Венецианской биеннале?
ДЖИОНИ: Да никак. Много курю и мало сплю. Не хочу показаться нескромным, но я уже организовал кучу выставок с большим бюджетом и вполне собой доволен. Хотя выставка в Венеции — особая. Здесь чувствуешь себя марафонцем, который должен пробежать десять километров за время стометровки, причем денег на кроссовки не дали, поэтому бежишь в домашних тапочках. А еще думаю, что раз я стал куратором так рано, возможно, это знак о преждевременном окончании карьеры. Ведь для моих коллег, которые занимались этим раньше, должность куратора биеннале была финишем, а не стартом.
МАВИКА: Тема, которую ты выбрал в этом году, — «Энциклопедический дворец». (Концепцию утопического дворца в 1955 году придумал Марино Аурити, непрофессиональный художник, мечтавший о музее, где были бы собраны главные открытия человечества, от колеса до спутника. — Interview.) Наверняка думал об опыте русских художников-авангардистов? О советских утопиях?
ДЖИОНИ: Можешь считать меня идиотом, но ни минуты о них не думал. Эта мысль пришла уже после презентации темы биеннале, когда несколько человек задали подобные вопросы. Пойми, целью всего, что делали советские утописты, было изменить общество. А участники моего проекта хотя и бредят иногда, называя себя пророками и голосами Вселенной, но не собираются ничего глобально менять, идут своим путем — это и есть тема выставки. Конечно, «Энциклопедический дворец» наводит на мысль о нереализованной архитектуре, и это могло бы стать побочной концепцией. Но ты же знаешь, места в венецианском Арсенале так мало, что все идеи там не уместить. Так что в другой раз.
МАВИКА: Открой секрет, как сделать выставку успешной?
ДЖИОНИ: А как измерить успех? Чем? Количеством посетителей? Положительными рецензиями арт-критиков? Признанием собратьев по ремеслу? Я заметил, что выставка удачна по всем трем параметрам, если в ходе нее я сам чему-то научился. В Венеции так не получается: времени в обрез, не до открытий. Поэтому единственный урок, который я отсюда вынес, — на организацию биеннале больше не соглашаться. (Смеется.) А если серьезно, главный залог успеха — эмоциональное воздействие на посетителей, они должны ощущать в выставке драму. И конечно, даже самые сложносочиненные произведения должны быть понятны зрителю, восприниматься как части единого целого — так, словно без них экспозиция распалась бы.
МАВИКА: Чувствую, ты очень строг к себе и к работе. Как тебе в Венеции, где засилье гламура и вечеринки нон-стоп?
ДЖИОНИ: А неплохо! Когда организуешь биеннале, надо помнить, что в прошлом году билеты на выставку купили 420 тысяч человек. Эти люди приехали не на вечеринках поплясать, а увидеть, что происходит в современном искусстве. Искусство не только способ развлечения для миллионеров, это важный инструмент социальной мобильности.
МАВИКА: Такая же тесная связь существует, например, между современным искусством и модой.
ДЖИОНИ: И что здесь плохого? Эта связь дала нереальный результат. В том, что искусство сейчас так популярно, — большая заслуга домов моды. Я сам впервые узнал про биеннале из статьи в каком-то журнале. А сейчас о ней пишут в Vogue Hommes. Глупо считать, что союз с модой сделал искусство пустым. На самом деле он подтолкнул сотни людей ступить на арт-территорию. И мне тоже помог. Моя личная выставка на биеннале — об архитектуре и знаниях, на ней много не самых известных художников, а есть и вовсе не художники. Казалось бы, мир гламура такой подход не оценит. Но вот парадокс — воплотить свою идею я смог благодаря людям, про которых говорят: «Они здесь только свои бриллианты выгуливают».
МАВИКА: Вот ты живешь между Нью-Йорком, Миланом и Венецией. Что в самолете делаешь?
ДЖИОНИ: Есть у меня такая особенность (мечтательно) — люблю поспать. Если полет длится больше семи часов, в аэропорту съедаю огромный гамбургер, запиваю парой бокалов пива, принимаю две таблетки мелатонина, сажусь в самолет и моментально засыпаю.
МАВИКА: Сам коллекционируешь что-нибудь?
ДЖИОНИ: Официальный ответ — нет. Не могу себе этого позволить.
МАВИКА: Ну, не обязательно произведения искусства.
ДЖИОНИ: Тогда да. У меня зависимость от книг, скупаю их тоннами — положить уже негде. Книги хранятся у моих родителей, в офисе, на складе, в моем миланском доме и в нью-йоркском. Наверное, это и есть моя настоящая коллекция.
МАВИКА: Ты вечно ставишь себе задачи одна сложнее другой. Выучить русский не пробовал?
ДЖИОНИ: Я вообще-то и так кучу языков знаю. Может, после биеннале займусь. (Смеется.)
Интервью: Тереза Мавика
Фото: Martien Mulder
