В Европе этой осенью имя Инны Баженовой упоминали не реже Даши Жуковой. И вот почему: в октябре коллекционер из России стала владелицей международного издательства, выпускающего одну из самых влиятельных в мире газет об искусстве — The Art Newspaper. «Что же теперь будет?» — шептались по углам лондонской ярмарки Frieze участники артистического мира. Да ничего страшного. Инна уже сказала, что состав редакции менять не собирается, вмешиваться в политику издания тоже. У нее и без того дел хватает: Баженова серьезный коллекционер живописи. В ноябре она открыла московский частный фонд. Чем он будет заниматься, как и где покупать стоящие работы, Инна рассказала своему приятелю, заместителю председателя правления Sotheby’s в Европе лорду Марку Полтимору.
МАРК: Инна, безумно рад тебя видеть! Говорят, ты на днях свой фонд организовала. А зачем?
ИННА: Я коллекционер. Коллекция обязывает к определенному кругу общения. К тому же я еще выпускаю The Art Newspaper, издаю книги, делаю выставки — хотелось все это как-то структурировать. Так и появился фонд In Artibus.
МАРК: Как интересно. В Британии фонды существуют, чтобы деньги зарабатывать: покупают работы и через несколько лет их продают. А ты, значит, образованием решила заняться. С чего начнешь?
АННА: Первая наша выставка — живописец-шестидесятник Владимир Вейсберг. Фонд не случайно начинает с него свою деятельность. Вейсберг — уникальный пример чистого художника, незавиcимого от внешних обстоятельств, не ангажированного ни властью, ни нонконформистской оппозицией. А это ведь почти невозможно — не отвлекаться, не поддаваться соблазнам. Для соотечественников и современников он был неоспоримым авторитетом. Таких людей всегда мало. Если хочешь, Вейсберг для нас — символ стремления к абсолюту. Это, наверное, идеалистично звучит, но надо стараться.
МАРК: Когда ты впервые увидела работы Вейсберга?
ИННА: В 2006 году я делала свои первые шаги в коллекционировании. Картин у меня было не слишком много, но больше, чем у нормальных людей. Я попала на выставку Вейсберга в ГМИИ им. А. С. Пушкина: то, что я увидела, выглядело очень необычно, но мне безоговорочно понравилось. Он был тоньше, сильнее, ярче художников, которыми я тогда интересовалась.
МАРК: Ярче? Но у него же мало цвета.
ИННА: У него яркий ранний период. И даже его знаменитый «белый» показался мне цветным. Это завораживало! В общем, именно тогда я поняла, что в живописи первично не изображение, а то, как оно сделано. Мне захотелось иметь полотна Вейсберга в коллекции.
МАРК: Так расскажи уже скорее про коллекцию.
ИННА: Это моя личная история искусств. Я не ставлю себе рамки, выбираю по принципу «нравится — не нравится».
ИННА: Я выбирала картину, чтобы украсить интерьер, ходила по московскому Антикварному салону и случайно зашла на аукцион. Купила акварель советского художника, знакомого мне по школьной программе. Захотелось еще. Но осознанно я начала покупать только лет пять назад.
МАРК: Та картина все еще у тебя дома?
ИННА: Да, висит на кухне, под стеклом. Не хочу называть имя художника, лучше расскажу тебе про другую работу, выбранную уже не случайно. Это была картина Мориса Утрилло, я купила ее в Париже, на аукционе Sotheby’s. С нее и началась коллекция.
МАРК: Почему именно Утрилло?
ИННА: Естественное развитие. Сперва я покупала простые вещи советских художников — то, что было привычно и доступно финансово. Потом меня заинтересовали представители московской школы: Петр Кончаловский, Илья Машков, Роберт Фальк. Затем, что логично, французы начала ХХ века. Это благодатная для меня тема — великолепная живопись при вменяемой стоимости. Потом пошла Франция XVIII века, Голландия XVII века. Самая старая работа из европейских — XIV век, cиенская школа. Еще старше — часть китайского свитка XII века.
МАРК: Вот это разнообразие! Где ты их находишь?
ИННА: У частных коллекционеров, в галереях, на аукционах. Вообще, в том, что я так быстро перешла на искусство Западной Европы, сыграли роль международные аукционные Дома. Ведь это открытая информация, чистый рынок, качественные работы.
МАРК: Ты азартна?
ИННА: Да, но я себя стараюсь ограничивать. Бывает, попадаются хорошие работы: и недорого, и потенциал есть, но я не увлекаюсь этим ради инвестирования. Хотя бывают моменты, когда я торгуюсь до последнего. Недавно так билась за картину Вейсберга. Я была настроена на покупку, но, когда цена в десять раз превысила эстимейт, перестала понимать, что происходит. Позже увидела эту работу на выставке в коллекции предпринимателя Вячеслава Кантора.
МАРК: Какой аукцион особенно запомнился?
ИННА: Дома Sotheby’s, когда распродавали коллекцию Романовых. Я зашла туда с намерением купить мужу запонки в подарок. Не купила. И была поражена, насколько дорого все уходило. Меня это порадовало, я даже испытала гордость. Результат был такой не только потому, что вещи красивые, а потому, что местная элита интересуется историей российской монархической семьи. Помнишь, ушла с молотка и наволочка, в которой эти вещи вывезли из России!
МАРК: Пару недель назад на аукционе продали панталоны королевы Виктории. (Смеется.) Скажи, а какие картины висят в твоей спальне?
ИННА: Та самая работа Утрилло, этюд Жоржа Сёра «Маяк в Онфлёре», белый натюрморт Вейсберга. Рядом — работа его ученика Бориса Касаткина, Адольф Монтичелли, Альбер Марке.
МАРК: Надеюсь, у вас с мужем вкусы совпадают. (Смеется.) Слушай, ты относишь себя к какой-нибудь группе коллекционеров? Или ты одиночка?
ИННА: Как ни странно, с этой средой я меньше всего общаюсь, люди там очень разные. Кто-то инвестирует, кто-то декорирует, кто-то исследует. Я уж не говорю о самом предмете коллекционирования, который варьируется от классического до современного искусства — это же разные ментальности.
МАРК: Дашь совет начинающему коллекционеру?
ИННА: Надо ответить себе на главный вопрос: зачем мне коллекция? Если ради вложения денег, с целью «отбить» их через несколько лет, то рынок современного искусства более подвижный, в отличие от рынка старых мастеров — консервативного, медленного и надежного. Если коллекция нужна, как мне, для души, то дам такой совет: не бросайтесь в омут с головой. Купите одну работу, поживите с ней, прочувствуйте ее. Развивайте свои ощущения постепенно.
МАРК: Хорошо, а как насчет информации?
ИННА: Мне интересно читать мемуары художников и известных коллекционеров. А вообще, чтобы понимать, надо смотреть, смотреть и еще раз смотреть — в музеях, на выставках, аукционах.
МАРК: О! У меня есть история в тему. Мой крестный — дилер. Однажды мы смотрели на картины, и он мне говорит: «Расскажи мне о первой». Естественно, я ничего не помнил. Тогда он сказал: «Ты смотришь, но не видишь». А про вкус что скажешь?
ИННА: Он формируется после просмотра миллиона картин. Я еще в процессе.
МАРК: Надеюсь, у вас с мужем вкусы совпадают. (Смеется.) Слушай, ты относишь себя к какой-нибудь группе коллекционеров? Или ты одиночка?
ИННА: Как ни странно, с этой средой я меньше всего общаюсь, люди там очень разные. Кто-то инвестирует, кто-то декорирует, кто-то исследует. Я уж не говорю о самом предмете коллекционирования, который варьируется от классического до современного искусства — это же разные ментальности.
ИННА: Надо ответить себе на главный вопрос: зачем мне коллекция? Если ради вложения денег, с целью «отбить» их через несколько лет, то рынок современного искусства более подвижный, в отличие от рынка старых мастеров — консервативного, медленного и надежного. Если коллекция нужна, как мне, для души, то дам такой совет: не бросайтесь в омут с головой. Купите одну работу, поживите с ней, прочувствуйте ее. Развивайте свои ощущения постепенно.
МАРК: Хорошо, а как насчет информации?
ИННА: Мне интересно читать мемуары художников и известных коллекционеров. А вообще, чтобы понимать, надо смотреть, смотреть и еще раз смотреть — в музеях, на выставках, аукционах.
МАРК: О! У меня есть история в тему. Мой крестный — дилер. Однажды мы смотрели на картины, и он мне говорит: «Расскажи мне о первой». Естественно, я ничего не помнил. Тогда он сказал: «Ты смотришь, но не видишь». А про вкус что скажешь?
ИННА: Он формируется после просмотра миллиона картин. Я еще в процессе.