Леонид Хейфец: «Главное, что притащило меня в театр, — желание помочь»

Необласканный советской властью и ею же воскрешенный знаменитый режиссер и преподаватель Леонид Хейфец в профессии полвека. Поставил десятки спектаклей в Центральном театре Советской армии, в Малом и театре Маяковского. Его «Вишневый сад» вошел в золотой фонд телетеатра. А выпускники «Щуки», «Щепки», ГИТИСа обязаны ему своим мастерст вом.

Уважение учеников и признание коллег говорит о Хейфеце больше всех его наград и званий. Прежде всего он — Учитель и Друг. С большой буквы. В новом тысячелетии заслуженный педагог уже воспитал целое поколение умных и разговорчивых, талантливых и смелых, звезд театра и кино. Обаятельный подонок из «Горько!» — блестящий актер Александр Паль, самый молодой режиссер МХТ — Александр Молочников, голубоглазый блондин из сериалов на Первом — Александр Петров.

С человеком, благодаря которому этих ребят теперь узнают на улицах и снимают на обложки, вызвалась поговорить Алёна Долецкая, главред Interview и, к слову, безответное увлечение юности Хейфеца. Беседа проходила холодным февральским вечером, за горячими воспоминаниями и чаем с домашним вареньем.

ДОЛЕЦКАЯ: Леонид Ефимович, перед нашим интервью мне твои ученики прислали анонимные вопросы. Обещала задать. Готов?

ХЕЙФЕЦ: Очень интересно.

ДОЛЕЦКАЯ: Поехали. Что такое талант?

ХЕЙФЕЦ: Первое, что приходит на ум: понятия не имею. (Смеются.)

ДОЛЕЦКАЯ: Ты всю свою жизнь посвятил театру. Случалось жертвовать чем-то ради карьеры?

ХЕЙФЕЦ: Слово «карьера» я не воспринимаю. Я просто хотел прорваться сквозь то, что я не москвич. Что я нищий, еврей, не член коммунистической партии. Все, чего я хотел, — репетировать.

ДОЛЕЦКАЯ: Оглядываясь назад, ни о чем не жалеешь?

ХЕЙФЕЦ: Хороший вопрос. Инода я думаю — ну до какой степени я был муда-ак.

ДОЛЕЦКАЯ: Например когда?

ХЕЙФЕЦ: Например, придя в Театр Советской армии главным режиссером через 18 лет после того, как меня оттуда вышвырнули.

ДОЛЕЦКАЯ: Ты считаешь, это было ошибкой?

ХЕЙФЕЦ: Нет-нет. Хотя мне многие говорили, что дважды в одну реку не входят. Просто я вел себя несерьезно.

ДОЛЕЦКАЯ: И в чем заключалась несерьезность?

ХЕЙФЕЦ: Я расслабился. Меня любили. И вывод на всю жизнь для всех такой: ребята, не расслабляйтесь. Как только расслабишься, подумаешь: вот кайф, меня все любят, все у меня получается — тут-то жизнь и воткнет нож под лопатку.

ДОЛЕЦКАЯ: В чем еще, на твой взгляд, ты был не прав?

ХЕЙФЕЦ: У меня третья семья. Я считаю, что кроме смерти самая большая боль — это развод.

ДОЛЕЦКАЯ: Хочешь сказать, ты прошел две смерти?

ХЕЙФЕЦ: Да. Это очень тяжелое дело. Cейчас-то я всем этим научен и с женой уже 30 лет.

ДОЛЕЦКАЯ: Давай тогда про любовь поговорим. Скажи, Леонид Ефимович, как можно охарактеризовать подлинную любовь одним словом? Напоминаю, это твои ученики интересуются.

ХЕЙФЕЦ: Столько уже сказано по этому поводу, и все правильно. «Онегин, я скрывать не стану: / Безумно я люблю Татьяну. / Тоскливо жизнь моя текла. / Она явилась и зажгла…»

ДОЛЕЦКАЯ: А моя любимая строчка — «Я вас люблю, хоть я бешусь». Тоже Александр Сергеевич.

ХЕЙФЕЦ: Вообще все это слишком шикарно. Надо найти одно слово, простое, а тянет на высокое. О, я вспомнил! Но ты потом все удалишь. Я надеюсь. Это импровизация. Значит, представь редкий лес. И ветер в лесу. У девушки платьице на ветру колышется. И я стою, не будучи поэтом, думаю: господи, я хочу быть этим ветерком, хочу подлететь и так — раз! — и коснуться ее ноги. Затем второе чувство есть. Встать на колени и, как в начале XIX века, поцеловать самый-самый краешек платья. Ну и не для печати могу тебе сказать, что есть третье. В 12 часов дня, в час пик, прямо посреди машин и среди народа любить девушку.

ДОЛЕЦКАЯ: Любимую же?

ХЕЙФЕЦ: Да, которая нравится.

ДОЛЕЦКАЯ: Почему это не для печати, кстати сказать? Отлично. Записали. Тогда про работу. Что самое важное в профессии актера?

ХЕЙФЕЦ: Лучше Раневской я не скажу. Это сострадание.

ДОЛЕЦКАЯ: И не поспоришь. К слову, в июне в ГИТИСе вступительные экзамены. Леонид Ефимович, дай пару советов, как тебя зацепить на просмотре и поступить к тебе в мастерскую?

ХЕЙФЕЦ: Легко.

ДОЛЕЦКАЯ: Юбочку и ветер по ногам? (Смеются.)

ХЕЙФЕЦ: У меня есть любимый тест. Я прошу мальчика или девочку показать, как они поднимают из замерзшей лужи птицу со сломанными крыльями. Больше ничего. Все дело в руках. Это мера. Это показывает, как ты любишь птичку, жалко ли тебе ее. Вот Сашка Петров был взят мгновенно на курс, я увидел у него эти качества.

ДОЛЕЦКАЯ: Тебе в твоей работе знакома фраза «ученик превзошел учителя»?

ХЕЙФЕЦ: Конечно.

ДОЛЕЦКАЯ: Приведи примеры.

ХЕЙФЕЦ: Ну вот этот курс, которым ты сейчас увлеклась.

ДОЛЕЦКАЯ: Ты замечал за свою практику, чтобы у студентов уважение к мастеру перерастало в идолопоклонничество?

ХЕЙФЕЦ: Я сам через это прошел. Был важен малейший щелчок пальцами со стороны моего преподавателя Алексея Дмитриевича Попова — жест, который живет со мной все эти годы. Никогда не забуду, как он смотрел-смотрел на предложенную мной декорацию, а потом в присутствии всего курса сказал: «Уныло».

ДОЛЕЦКАЯ: Всего одно слово?

ХЕЙФЕЦ: Да. И, Алена, я умру с этим словом. А дальше, помню, он мне сказал: «Ты не понимаешь, что такое талант». Но, кстати, когда он переходил на «ты», это значило, что он ценит человека, пусть и ругает его. А на «вы» Попов разговаривал с малоинтересными персонажами.

ДОЛЕЦКАЯ: Скажи, тебе нравится, когда с тобой спорят?

ХЕЙФЕЦ: Да. В профессиональном театре не хватает жарких споров. Чтобы мне сказали: «Леонид Ефимович, а здесь можно сделать по-другому!». Но бывают и другие, так сказать, споры. Когда говорят: «Вы втаскиваете идеологию Солженицына», или «Вы тянете в наш театр позиции китайского ревизионизма», или «Из-за вас у нас сорван план выпуска спектаклей к XXV съезду партии. Из-за вас лично».

ДОЛЕЦКАЯ: Это не те споры, которые хотелось бы, правда?

ХЕЙФЕЦ: Абсолютно. Но в любом случае, если уместить весь мой ответ в одну фразу: лучше спор, чем тишина и равнодушие.

ДОЛЕЦКАЯ: Это подводит нас к еще одному вопросу твоего ученика. Есть ли смысл в высказывании режиссера, в актуальных месседжах, если они по факту не меняют людей и не меняют жизнь? Какие-то события вроде сноса ларьков или лишения людей работы все равно ведь происходят.

ХЕЙФЕЦ: Я считаю, что режиссер должен вести себя так, как ему хочется. Если тебе от чего-то блевать охота, ты имеешь право сказать: «Уберите это». Или наоборот: «Ну что вы делаете, ё-кэ-лэ-мэ-нэ! Куда вы бабку гоните за батоном по гололеду вашему засранному?». Некоторые режиссеры говорят: «Это не имеет ко мне никакого отношения. Я живу в мире образов». Ради бога, живи в мире образов. Правил нет.

ДОЛЕЦКАЯ: Хорошо, теперь мой личный вопрос. Продолжи фразу: «Если человек не любит театр, то он…»

ХЕЙФЕЦ: Я тебе так скажу: если какой-то человек не любит театр, в этом нет ничего особенного. А вот когда театр не любит врач, это катастрофа. Потому что когда идешь к врачу и узнаешь, что он абсолютно безразличен к театру, то понимаешь, что тебе ничего тут не светит.

ДОЛЕЦКАЯ: В каком смысле?

ХЕЙФЕЦ: В прямом. Вот сидит, например, хороший доктор и говорит: «Нет, дорогой, это не для меня». Я думаю: ну все. А когда он спрашивает: «Ой, вы из театра? Ой, из Театра Маяковского? Замечательно! Я там был последний раз не помню в каком году…». Я ему сразу: «Хотите на премьеру?». Он: «С удовольствием. Сейчас позвоню жене. Так, какие лекарства вам нужны? Свободное УЗИ только через три недели, но я сейчас при вас позвоню. Екатерина Ивановна, тут у меня сидит замечательный, замечательный человек, не могли бы вы сделать исключение? Ну все, завтра приходите на УЗИ».

ДОЛЕЦКАЯ: Работают люди. Приятно. Давай напоследок вернемся к тому, с чего начали. Подытожим. Ты решил пойти в режиссеры, работая на заводе. Что повлияло на твое решение?

ХЕЙФЕЦ: О, отличный вопрос! Рассказываю. Учусь я, значит, на инженера-механика, посещаю драмкружок. Наступает год дипломного проекта, и я из драмкружка выхожу, потому что диплом, поездки на завод — не до репетиций уже. Но как-то раз, проходя мимо актового зала, где мы играли, я приоткрыл дверь и увидел на сцене моих дружков театральных.

ДОЛЕЦКАЯ: И конечно, завис, остановился посмотреть.

ХЕЙФЕЦ: Точно. Они мне кричат: «О, Ленька, привет! Ты чего?» — «Хочу немножко посидеть у вас, можно?» — «Да ради бога». Я вошел в зал. Ребята стали что-то делать и зашли в тупик. А я сидел и думал: чего они мучаются, тут же все ясно. Вдруг один из них говорит: «Лень, ну вот ты со стороны смотрел, что не так?». Тогда я им объяснил, они послушались, переделали — и сцена получилась. Я сам не ожидал. И что было самое важное, ко мне подошла девочка из драмкружка и сказала: «Леня, огромное спасибо». Потом вторая: «Леня, нам надо поговорить». Тут я окончательно понял, что помог им. Поэтому главное, что притащило меня в театр, — желание помочь. И еще — осознание того, что девушки ценят помощь.

ДОЛЕЦКАЯ: Это лучший финал. Браво, маэстро! Занавес.

Интервью
Добавить комментарий