Таус Махачева: «В Дагестане надо надевать сразу все бриллианты, которые ты имеешь»

Таус, выставка в Махачкале («История требует продолжения» при поддержке фонда «Пери», куратор — Алексей Масляев — Interview) самая большая из всех, что у тебя были. Далековато от центральной цивилизации с точки зрения современного искусства, не так ли?

О чем ты говоришь? Ты назвала меня варваром? (Смеется.) На самом деле я всегда чувствовала в себе желание продемонстрировать свое творчество именно там и именно в виде большой персональной выставки. До этого я выставлялась в Дагестане с совершенно микроскопическими проектами. Мои работы, точнее всего одна работа, пробыли в «Первой галерее» несколько недель и не были замечены почти никем. Я участвовала в Северо-Кавказской биеннале. Было сотрудничество с Дагестанским музеем изобразительных искусств. Но все это были проекты в одну-две работы. Конечно, мне хотелось большего! Более того, я хотела показать это своим героям. Ведь мое творчество о дагестанцах, нашей истории, наших обычаях, которые я критически переосмысляю. Мне была важно конкретно их мнение.

Как отнесся к тебе Союз художников, в котором ты выставляешься? И вообще, какое искусство там принято показывать?

Там есть сегмент платных выставок — например, «Золото России». Недавно прошла выставка, посвященная 90-летию моего дедушки, она представляла собой набор живописных полотен. Само планирование экспозиции незатейливое — по периметру зала. Такой советский тип размещения произведений искусства. Однако я очень благодарна Амирхану Магомедову, художнику и по совместительству директору того зала, в котором представлены мои работы, за то, что он отважно согласился выставлять меня. Он, кажется, ради меня подвинул то самое «Золото России». (Смеется.) Но отзывов от Союза художников я, увы, не слышала. Хотя ко мне подошел кто-то на открытии и спросил, почему не пришел председатель Союза. Но потом мне сказали, что он вообще не очень по открытиям ходит.

Значит, никакого фидбэка?

Нет, но расскажу тебе интересный случай. В одном исламском магазине я купила такие специальные электронные колечки, которые надеваешь на палец, нажимаешь на кнопочку, и они подсчитывают, сколько молитв в день ты прочел. А в исламе принято, когда читаешь молитву, называть имя Всевышнего нечетное количество раз — 33 или 99, к примеру. Так вот, эти кольца я отдала своим смотрителям, чтобы они нажимали на кнопочки и считали посетителей. Я своей придумкой дико довольна! (Смеется.)

А кто твои зрители? Спрос есть?

Вообще мне приходится договариваться с директорами школ, с профессорами университетов, чтобы они просто приводили в учебное время своих учеников на выставку. Если этого не делать, приходят по пятьнадцать человек. Грустно. Причем анонсы выставки были повсюду: в блогах, в Facebook, в разнообразных СМИ. Зато когда моя хорошая подруга художник Екатерина Дитковская привела своих студентов, было человек 80, и они мучили нас с Лешейвопросами еще час после экскурсии. Вывод такой: интерес есть, а мотивации идти в музей нет.

Ты придумала отличный ход для повышения мотивации с женщинами зазывалами: «Вы-ы-ы-ыставка-вы-ыставка!». Жаль, что этот перформанс только для открытия.

Держать их до закрытия было бы очень дорого. (Смеется.) На открытие зато пришло 399 посетителей! Опять же считали при помощи исламских колечек. Ты представляешь?

А откуда ты вообще взяла этих дам с зычными голосами?

Я попала на выставку в Музее города, на которой услышала аудио-работу Заремы Дадаевой, посвященную урбанистическим звукам. Среди городского шума и криков «Старый вещь!», «Молоко!» я услышала возгласы «Рыба! Рыба!». Я нашла этих продавщиц и наняла кричать «Выставка!». Я думаю сделать с ними запись и пустить такую аудио работу у входа на выставку.

Круто. Твои арендодатели смолчали, а простые дагестанские посетители как реагировали?

Не то чтобы бурно выражали эмоции, но я заметила, что бешеной популярностью пользовалась работа с носами.

Это понятно. Все-таки национальная черта.

Понимаешь, ведь это про нас. Одна девушка на открытии выставки в Махачкале подошла ко мне и сказала: «Вы такая смелая. Вы с такой ироничной критикой смотрите на нашу жизнь, и я понимаю, что вы делаете это не для себя, а для нас». А плохие отзывы я не помню. Если вспомню, расскажу в следующем интервью. (Смеется.)

Ты же выросла в Москве. Получается, ты никогда не жила жизнью тех людей, которых ты описываешь в своем творчестве?

Первые несколько лет после моего рождения. Потом только набегами. Но я помню, как навещала тетю в горах, и никогда не забуду, какой восторг меня переполнял. Это единственное место на Земле, где чувствуешь себя счастливой, хотя бы потому что там твое внутреннее «я» расширяется до космических пределов, а потребности снижаются до минимума.

Где тебе уютнее — там или в Москве, Европе?

По-разному. Счастье, которое я испытываю в горах, оно такое нежное, аккуратное, что ли, но при этом всеобъемлющее; это счастье как будто идет из живота. Здесь, в Москве, оно другое, более кричащее, веселое, и его ты понимаешь головой.

Я вот к чему веду. Сразу прости за вредность. Но ты, как художник с мощным европейским образованием, понимаешь же, что искусство, посвященное этническим проблематикам, советским республикам, Кавказу в частности, очень удачно экспортируется?

Знаю.

Ты это сознательно делаешь?

Не сказала бы, что сознательно. Да, я, естественно, понимаю, что дагестанская тема довольно хорошо принимается европейским зрителем, что меня зовут на выставки и т. д., но при этом все, что я делаю, мне искренне нравится. И вообще, так, как я работаю с Дагестаном, можно работать с любым регионом.

Не везде есть такой колорит.

Это правда. Когда я приступала к работе над Дагестаном, я понимала, что это актуально и выгодно. Но сейчас меня больше интересует глубина и органичность, нежели востребованность темы. К тому же у меня есть проекты и не о Дагестане — Выглядит так: 12 экранов, транслирующих различные кино фрагменты советского периода, посвященные труду. Есть еще работа, которой я занималась в Милане “Размежевание”, посвященная cмешению культур через роспись моего лица хной в разных традициях: ближневосточной, африканской и индийской. Насколько я знаю, традиции росписи хной в Дагестане нет.

Чтобы получить представление о том, как в Дагестане реагируют на работы Таус, стоит посмотреть о ее проекте «Быстрые и неистовые».

По отношению к своей родине ты выступаешь как художник-критик или художник-антрополог?

Я стараюсь совместить в себе и то, и другое. Например, темой работы «Пространство торжества» является по большей части дагестанская свадьба. С одной стороны, я критикую эти свадебные ритуалы, с другой — я говорю о людях. Мне бы хотелось быть критиком, но я всегда в своем творчестве оставляю место для зрителя.

Вспомнилась твоя работа с килимом на лестнице…

Ковер!

Мне кажется, она о тебе. Ты заворачиваешься в дагестанскую культуру, а потом вальяжно раскатываешься.

Можно интерпретировать и так. Это мой первый опыт в видеоискусстве, он датирован 2006 годом. Эта работа была связана с моими поисками духовного характера, потому что там было очень много религиозных моментов: райский сад в узоре ковра, к примеру. Хочется отметить, что тогда я училась бережной и корректной работе с традиционной культурой, с декоративно-прикладным искусством. К слову, моя мама искусствовед, и она до сих пор пишет о декоративно-прикладном искусстве Дагестана. И мне это стало очень близко в то время.

А тебе помогает то, что ты внучка известного поэта Расула Гамзатова? У меня от всего, что в эти четыре дня происходило в Махачкале, сложилось впечатление, что ты местная леди Ди.

Мы с друзьями постоянно шутим на эту тему. Они говорят: «Ну что, как там твоя личная масонская мафия?» А я отвечаю: «Да как обычно, все куплено, все проплачено». (Смеется.) Конечно, что скрывать, мое происхождение мне помогает. Я однажды приехала снимать для работы собачьи бои, а туда с камерой нельзя. Не любят они этого, потому что приезжают репортеры с телевидения и потом выпускают ролики «Жестокое обращение с животными». Но меня как-то сразу занесли в категорию «своя». Но с другой стороны, не все же об этом знают, а веду я себя не как наследная принцесса. В Дагестане очень важно, как ты одеваешься. У меня была назначена встреча с одним из наших министров, и я пришла со своим рюкзачком, в кроссовках… Охрана на меня долго смотрела с подозрением. В Дагестане надо все бриллианты, которые ты имеешь, надевать на себя сразу, и тогда всем станет понятно, что ты за фрукт.

После поездки в Махачкалу твоя работа «Гамсутль» с дагестанскими танцорами выглядит еще более впечатляющей. Ведь вокруг все твердят, что в горах очень страшно и опасно, что там убивают, а у тебя — красота и гармония.

Мы там снимали четыре-пять дней, и ничего с нами не случилось. При этом в месте, где мы были, живет лишь один человек. Его зовут Абдужалил. Дом Абдужалил состоит из двух помещений — открытой веранды и закрытой комнаты. В первом он пьет чай, отдыхает, тут же разводит пчел. Во втором находится его спальня. Я как-то раз спросила Абдужалил: «Чего вы ждете от будущего аула Гамсутль?» Он ответил: «Вот сейчас, наверно, уже есть технологии, с помощью которых не создают новое, а восстанавливают, перерабатывают старое. Я хотел бы, чтобы эти технологии продолжали развиваться и применялись для восстановления села». Кстати, я думала вставить в свою работу кусочки интервью сАбдужалилом, но потом поняла, что, увы, либо звук съест картинку, либо наоборот.

Расскажи, как в Дагестане обстоят дела с современным искусством?

Оно есть, но есть необходимость в образовании. Я планирую написать заявку на создание обязательной программы. Это будет так: три раза в неделю по вечерам 20 ребят будут слушать лекции по современному искусству. Спикеры, как я это вижу, будут, скорее всего, из разных частей России и из-за границы и, но я не исключаю, что мы пригласим и местных представителей культуры. Знаешь, я убеждена, что искусство XX века не самым лучшим образом преподается по всему российскому пространству — ему просто не уделяют должного внимания.

А там есть площадки, чтобы это все осуществить?

Да, там есть «Первая галерея», она же и единственная. (Смеется.) Когда я была во Владикавказе на симпозиуме «Аланика», я познакомилась с художником по имени Мусай Гайворонский. Ты наверняка видела его работу с ключом и дверью. Это же круто! И я не понимаю, как парень без высшего художественного образования все это чувствует и создает. Вообще молодых дагестанских художников, работающих в сфере современного искусства, очень и очень немного, потому что нет адекватного образования и зрителя.

Эти немногочисленные художники показывают свои работы где-нибудь за пределами Дагестана?

Не очень осведомлена об этом. Наверно, выставляются, но, уверена, не так много, как хотелось бы. Но Cеверо-Кавказская биеннале, задала новый вектор в развити искусства и сообщения среди Кавказских республик.

Почему, как ты считаешь, сегодня наблюдается такой оживленный интерес к Азии, к Кавказу, к восточному этносу, к декоративно-прикладному искусству? Я не Кассандра, но ощущение, что еще год-два — Средняя Азия и Кавказ будут такой новый Китай. (Смеется.)

Если говорить о тенденциях, то в искусстве, как я чувствую, план такой: разгадать Латинскую Америку, понять русскую душу, а затем заглянуть в мир Центральной Азии и Кавказа. Центральная Азия и правда становится все более интересной, так как там такая же ситуация с художественным образованием что и в России. Если брать например видео арт, который оттуда выходит, мне кажется он очень интреесен имеено потому что нет школы, нет накатанной системы и художники самообразовываются.

Мы, конечно, сейчас можем уйти в размышления о теории заговора (смеется), но думаю, что ответ на твой вопрос заключается в том, что регион Центральной Азии — наверное, один из последних неизученных, загадочных, непонятных жителям всего остального мира регионов. Особенно с точки зрения искусства.

Давай опередим Тейт, Пино, Пинчука и т. д. (Смеется.) Скажи нам, знаток Кавказа, за кем тут нужно пристально следить?

6 ДАГЕСТАНСКИХ ХУДОЖНИКОВ: ВЫБОР ТАУС МАХАЧЕВОЙ

МУРАД ХАЛИЛОВ, 38 лет