ПАВЕЛ ПЕППЕРШТЕЙН: Началось все с того, что я нарисовал серию рисунков для биеннале в Гётеборге. Куратор, пригласивший меня поучаствовать, сообщил, что будет выставка политического искусства. Я задумался: что я как художник могу сделать политического? Вообще, в качестве кого я могу вступить в соприкосновение со сферой политического? Кроме как в качестве зрителя. Самый банальный ответ, который приходит в голову — в виде ребенка, колеблющегося между… я обозначил эту фигуру как «Политический ребенок». Это персонаж, который с одной стороны соотносится с образом ребенка из сказки Ханса Кристиана Андерсена «Новое платье короля», который всегда говорит правду, в то время как остальные ее либо замалчивают, либо просто не видят. А с другой стороны сюда включен мотив блаженного юродивого, который не просто говорит какую-то правду, а может случайно что-то вякнуть по поводу будущего, его может пробить на пророчества или прорицания. В принципе современный мир настолько тоталитарен и настолько идеалогичен, что каждый независимый, непосредственно мыслящий человек является маразматиком и сумасшедшим в этой растусовке. Поэтому в виде вот этих текстов, очень инфантильно-непосредственных, мне хотелось изобразить разные крики души, крики сознания, которые сквозь интеллектуальную рефлексию, сквозь другой поток сознания время от времени у каждого человека пробиваются в виде пищащих детских голосов. И сознание может реагировать на них остро, а может вообще не реагировать, ведь истина и правда практически неприменимы.
Тут позвонил Костя Звездочетов, поздравил с прошедшими праздниками и рассказал, что в Твери расцвели подснежники, а Ниагарский водопад превратился в сосульку. Для нас это было определенным потрясением, и мы сразу же проверили данные факты при помощи интернета, как оказалось, Звездочетов эти истории не выдумал. Мы тоже его поздравили и распрощались.
ОФИЦИАНТ: Небольшое уточнение, без лука не приготовится уха, но там очень умеренное его присутствие.
ПЕППЕРШТЕЙН: Ну тогда мне без ухи, можно просто рыбку отварить какую-нибудь, дораду, там, или форель.
ОФИЦИАНТ: Или на пару сделать?
ПЕППЕРШТЕЙН: Или на пару. Без специй. (Павел возвращается к разговору о своих политических рисунках.) В сочетании с текстами появляются некие изображения, которые на первый взгляд должны представляют пропаганду или иллюстрацию, наглядность этих высказываний, сделанную самым непосредственным, наивным способом. Но с другой стороны высказывания такого рода не предполагают наглядности. Изображение и текст на каком-то уровне входят в диссонанс, и возникает провал, который всегда появляется в отношениях изображения и текста. Этот провал заполнен чисто волевым усилием вообразить себе «политического ребенка», уровень его продукции, уровень его взаимодействия не только с сознанием, но и с коллективным бессознательным. Вот и все, что я могу сказать.
