Ты хотел говорить им правду, свою особенную правду. Ты уже не уверен, в чем она состоит. Ну почему же они никогда не понимают? Ты ведь так ясно все объясняешь. Ты сидишь в палате клиники Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, в одной из тех рубашек с дурацким цветастым узором, которые ты всегда видел в сериалах, и еще на маме, когда она рассказывала тебе о том, что хочет сделать ту самую пластическую операцию, которую она не пережила. Пожилой доктор проверяет твое давление, периодически поглядывая на твои золотые «грили», инкрустированные бриллиантами. Ты не очень помнишь, как ты сюда попал, но тебе посоветовали об этом не думать — это просто был очередной «инцидент», просто случай в отеле или в аэропорту. Их в последнее время слишком много.
Лицо доктора напоминает тебе лицо ассистента на твоем туре, когда тот выбежал на сцену рассказать тебе о том, что твою жену связали и ограбили в Париже. Это произошло как раз во время трека «Heartless» — это был твой любимый трек с альбома «808s & Heartbreak», он про любовь с Эмбер Роуз, или с девушкой, которая была до Эмбер, — ты уже не помнишь точно. Но в том, что эта новость настигла тебя во время этого трека, точно есть какой-то тайный смысл, возможно это надо записать — твой кумир, Говард Хьюз, любил записывать тайные смыслы, с которыми он сталкивался, а ты ведь — его реинкарнация. Доктор морщится и тоже что-то записывает. Что-то не так. Но он тебе не расскажет, тебе никто ничего не рассказывает — чего они все так боятся?
В этом году ты решил сорвать эти границы между собой и фанатами. Ты подумал, ведь ты же простой парень, если ты начнешь выступать на одном уровне со слушателями, ты сможешь говорить с ними более открыто, правда? Ведь если подвесить сцену над ними, прямо над их головами, эти барьеры упадут? И они наконец поймут, что ты имел в виду, когда говорил, что Джорджу Бушу наплевать на чернокожих, или что голоса в твоей голове заставили тебя прервать Тейлор Свифт, или что ты — сосуд для творений Бога на Земле. Но это ведь правда! Почему им так сложно понять.
Тебе сообщают, что твоя семья уже в пути. Весь год ты старался держаться от них подальше, тебе кажется, что они нарушают твою творческую свободу: у них слишком много проектов, какие-то приложения, видео-игры, новые духи, их шоу — вся их коммерческая империя. Ты никогда не был капиталистом, более того, ты — за освобождение, за расовое равенство, ты постоянно твердил, что хочешь делать одежду для пролетариев, для масс, как в «Метрополисе» Фрица Ланга, там тоже было все такое же серое и оборванное. Но никто не понимал, даже когда ты рассказал им, что у тебя долгов на 53 миллиона долларов, что ты работаешь в кредит. Они и не могли понять, каково это — быть настолько в заложниках у системы, но ты старался, старался заставить их себя услышать, это главная идея твоей жизни — быть услышанным, даже все твои треки состоят из слоев на слоях вокальных бэкграундов, наложенных, как в чикагских госпэл-хорах в твоем детстве, один на другой — десятки голосов, поющих о несправедливости американского общества, о расе, о любви, о сексе, о деньгах. Голоса, призывающие к более глубинному и обширному пониманию этого мира.
Именно к этому ты призывал свою паству всего лишь пару ночей назад во время шоу в Сан-Хосе. Ты даже ходил и кричал на них: «Во что вы верите?! Во что вы верите?!», потому что тебе кажется, что если им не повторять, то они никогда тебя не поймут. Ты попытался дать им понять, что ты бы проголосовал на выборах за Трампа не потому, что он не расист или не сексист, а потому что он перевернул Америку. Он ведь действительно ее перевернул вверх дном — твое пророчество сбылось. Как они не понимают, что выбор любого президента — расизм, ведь расизм — врожденное заболевание, он приходит изнутри, его невозможно вытравить окончательно, поэтому все, что можно сделать — встряхивать эту систему как можно чаще. «Я ставлю свою карьеру, свою жизнь на кон, когда говорю с вами об этом, — кричал ты им со своей платформы. — Я рискую своим успехом, чтобы принести вам правду».
Но на этот раз они не только тебя не поняли — к этому ты уже привык, — они обвинили в интернализации расизма уже тебя самого, назвали тебя «плантационным негром» и «Дядей Томом», радостно прислуживающим своим новым белым друзьям в Голливуде, забывшим Чикаго и нищее существование, отрезанным золотой клеткой от страдания масс. Снуп Догг опубликовал видео, в котором он, совершенно укуренный, неодобрительно качает головой, слушая твою речь.
Как же они не поймут, что только сверху можно донести призыв к людям внизу. Это уже не время титанов, возникших из нищеты — таких, как Джобс или Ленин, или Христос уже не будет. Только заключив договор с этой системой, можно начать менять ее изнутри. Не так ли? Но последние двадцать с лишним концертов все-таки пришлось отменить: ты визионер, но ты не дурак и знаешь, когда карта бита.
И теперь ты сидишь в палате клиники Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и читаешь соболезнования от коллег и продюсеров. «Он явно сейчас переносит тяжелый период», «Я знаю его 13 лет. Оставайся сильным, братишка». После всего, что ты для них сделал, они пишут о тебе, как о раковом больном. Ставят на тебе крест в очередной раз — на тебе их уже столько, что никакому Иисусу и не снилось. Конечно, ты встанешь и выйдешь из палаты, и продолжишь работать с Гошей Рубчинским над новой коллекцией, и выпустишь новый альбом и видео-игру про свою маму, и спродюсируешь новых художников, и полетишь на Марс с Илоном Маском и станешь президентом. Президентом Марса. Они никогда тебя не поймут. Но это не помешает тебе вновь и вновь пытаться их заставить.
