30 марта 1974 года, спустя два месяца после создания группы, мы дали свой первый концерт в жизни. Пригласили всех наших друзей и даже взяли с людей по доллару за вход. Не думаю, что кто-нибудь из них захотел снова на нас сходить.
Нас было трое: я на гитаре, Ди Ди на басу, Джоуи за барабанами. И это был кошмар. Ди Ди не мог петь и играть одновременно, а я петь не собирался. Но по крайней мере, Ди Ди и я совершенствовались в игре на инструментах, а вот у Джоуи с каждым днем получалось только хуже. Он быстро достиг предела своих возможностей. Томми, примеривший на себя роль менеджера, говорил, что нам нужно больше репетировать, но я понимал, что Джоуи попросту не подходит. Я сказал: «Томми, надо избавиться от него. Он не научится играть на барабанах». На что Томми ответил: «Ну, тогда он сможет быть певцом». К тому моменту Джоуи уже горланил в какой-то дрянной группе под названием Sniper. Я считал, что певец должен хорошо выглядеть, но Томми меня убедил: «Он станет нашим Элисом Купером, все будет круто!» Звучало не слишком убедительно, но я доверял Томми. Мы и сами не были красавчиками, выглядели настоящими задротами, но, думаю, в первую очередь, нас слушали мужчины, потому что девчонкам подавай привлекательного вокалиста. На протяжении всей карьеры нас спрашивали: «Как вы выбрали этого парня в качестве фронтмена?» Решение принимал Томми, хотя в итоге оказалось, что это был верный ход.
Мы усиленно искали нового ударника, но каждый раз обламывались. То есть эти чуваки нам нравились, но мы не нравились им. Мы попробовали пять, шесть, семь человек. Однажды на пробы никто не пришел, и Томми просто сел за установку. До этого он никогда не играл на барабанах, но это сработало. Мы уговорили его стать нашим ударником, и дело тронулось. Затем пришло время напряженных репетиций — и вот это стало настоящим рождением группы. Тогда-то мы и превратились в Ramones. Название придумал Ди Ди. Он услышал, что Пол Маккартни заселялся в отели под псевдонимом Пол Рамон, так что он начал называть себя Ди Ди Рамоном. Мы все решили взять эту фамилию. Это дало бы нам чувство единства и помогло с продвижением: наши имена быстрее запоминались, и каждое появление одного из нас рекламировало бы всю группу. Так Дуглас Колвин стал Ди Ди Рамоном, Джефри Хайман стал Джоуи Рамоном, Томас Эрдейи стал Томми Рамоном. А я уже не был Джоном Каммингсом — я был Джонни Рамоном.
Мы сочиняли по песне за репетицию. Я получил пособие по безработице, так что у меня была уйма свободного времени. После того как Томми сел за ударные, мы репетировали уже не раз-два в неделю, а почти каждый день. Мы были заворожены общей идеей, поскольку видели, что не безнадежны. А песни у нас были — чистый рок-н-ролл. Я никогда не любил блюз или джаз. На крайняк мне нравился Чак Берри, но он тоже был рок-н-ролльщиком, а не блюзменом. Я любил рок, каким его играли The Rolling Stones, с ними я мог себя соотносить. В любом случае ранний рок-н-ролл был больше про кантри, чем про музыку черных. Everly Brothers, Эдди Кокран и Бадди Холли — все они были под влиянием кантри. Не подумайте, я слушал блюзовые пластинки, и это были отличные штуки, но я никогда ими не вдохновлялся. Длинные гитарные соло и прочие излишества не про меня. Нет, наши песни были настоящим роком, сама простота. Мы должны были играть так, потому что по-другому и играть-то пока не умели.
Наши первые выступления в нью-йоркском клубе CBGB состоялись 16 и 17 августа 1974-го. То был старый, унылый маленький бар в Бауэри. Этим местом заправляли Хилли Кристал с женой, и там не было ничего, кроме алкашки и алкашей, так что они стали пускать поиграть молодежь вроде Television и группы Патти Смит. Ди Ди прознал о CBGB, и мы решили попытать счастья. Это было как репетиция перед десятком человек. Мы уже сносно играли, да и песен накопилось порядочно.
В то время New York Dolls были на пике успеха, так что мы оделись под них. У меня тогда были только серебряные синтетические штаны и черные брюки из спандекса. А еще настоящая кожаная косуха Perfecto — то, с чем позже будут ассоциироваться Ramones, — и я носил ее уже лет семь. На ноги мы напялили кеды. В довершение всего у меня был жилет с леопардовой отделкой, сшитый кустарным способом. Я походил на тощего Игги с обложки «Raw Power» The Stooges. Мы нащупывали наш образ методом проб и ошибок, толком даже не зная, как одеться, потому что глиттер-рок был по-прежнему дико популярен. Первые пару месяцев мы разрывались между настоящими нами и тем, что было в моде, — знали только, что точно не станем носить обувь на платформе. Впрочем, это было и не важно — все равно никто не приходил на нас посмотреть. И вот что я скажу: ни одна группа не выглядит на первом шоу так, как после годового тура.
Первые концерты в CBGB мы играли по шесть или семь песен. Мы стали выступать там каждую неделю, вновь собирая по доллару за вход. Слушало нас от силы человек пятнадцать. Как-то нас сняла на видео одна театральная труппа, которая давала представление перед нами, и мы затерли эту запись до дыр. На ней Джоуи совершал какие-то фортели, падал на колени, давал какого-то пидорского рока, в общем, вел себя очень тупо. Это было ужасно, просто нелепо. Мы поняли, что это не дело, и наказали ему стоять столбом и держаться микрофонной стойки. Ди Ди играл на басу пальцами, так что мы посоветовали вооружиться медиатором. При любой новой возможности мы снимали выступления на камеру, и это многому нас научило.
Еще мы поняли, что нам нужна униформа. Томми объяснил, что глиттер не катит: если потолстеешь хоть на пару килограммов, будешь выглядеть в этих нарядах полным придурком. Да и к тому моменту, как провинциальная Америка узнает о существовании моды, глиттер будет уже мертв. Мы же хотели чего-то особенного, чему могли подражать подростки, нечто вневременное. Это заняло где-то с полгода, но в итоге мы разработали-таки униформу: джинсы, футболки, кожаные куртки Perfecto и теннисные кеды. Нормуль. Теперь любой ребенок мог прийти на наш концерт, одевшись как мы.
Все сошлось воедино, наконец мы знали, как выглядеть и вести себя на публике. Никакой настройки во время концерта. Синхронный выход на сцену (и такой же стремительный уход за кулисы). Джоуи держится так, словно его приклеили к микрофону. Все должно быть симметрично. Мы прямо выучивались этому. Высчитывали, кто где будет стоять, чтобы выглядеть сплоченно. Помню, как увидел New York Dolls на большой сцене Felt Forum, на разогреве у Mott the Hoople, и то, какими потерянными они казались. У них все валилось из рук. А потом вышли Mott the Hoople, и все выглядело зашибись. Некоторые группы взрывают толпу еще до того, как начали играть. Самый важный момент, самая захватывающая часть шоу — когда команда появляется на сцене, горят красные лампочки усилителей, а световые прожекторы ловят исполнителей по местам. Ты выходишь, ничего не говоря, не настраиваясь, — и тут решается, облажался ты или нет.
В 1974 году мы отыграли двадцать пять концертов в CBGB. Там появлялись одни и те же люди, вокруг нас образовалась группа поклонников — по большому счету так, кучка странных чудаков. Даже Энди Уорхол с компанией заходили поглазеть на нас, хотя для меня они тоже были очередными фриками. Я не был особенно приветлив с ними, честно говоря, вел себя довольно мерзко, но им на это было начхать. Думаю, они только того и желали, чтобы я оскорбил их посильней. Уорхол выдал мне экземпляр своего журнала Interview, но я выбросил его в помойку. Да, я смотрел все фильмы Уорхола, однако нужно понимать, что кино — это мир фантазий. В настоящей жизни все происходит по-другому.
Тем не менее дела у группы шли хорошо. Мы расклеивали афиши, раздавали флаеры на концерты, за все это отвечал Томми. Для ведения бизнеса он использовал имя Loudmouth Productions, чтобы мы выглядели профессионалами. Или типа того. Мы сделали вид, что за нами стоит серьезная компания. Название взяли из нашей песни «Loudmouth», которая позже появится на первом альбоме Ramones. Томми рассылал письма на фирменных бланках Loudmouth Productions, подписываясь своим настоящим именем Эрдейи. Он не хотел, чтобы люди просекли, что наш менеджер — всего лишь барабанщик.
«Когда я увидел The Beatles на стадионе, их выступление занимало полчаса. Если уж битлы укладываются в полчаса, то Ramones должны играть не больше 15 минут!»
Как-то на нас пришел поглазеть Лу Рид, да и каждый раз, когда мы играли, большую часть аудитории составляли другие группы, и оттого постоянно присутствовал некий соревновательный дух. Например, я рассматривал группу Heartbreakers как основных соперников. Blondie исполняли легковесную попсу, и никто их всерьез не воспринимал. Позже они раскрутились, но тогда им светило выступать разве что на разогреве. Talking Heads были совсем не из нашего теста, так что они меня не беспокоили: по-хорошему, они не играли рок-н-ролл, это было что-то другое. Влившись в настоящую артистическую тусовку, я держал в уме свой опыт работы на стройке. Хотел сохранить эту рабочую этику, считал, что музыка — такая же профессия, и относился к ней серьезно.
А еще я понял, что мы хороши и можем добиться успеха. На наши концерты я заявлялся один, толком ни с кем не общался, а когда добирался до CBGB, размышлял: «Ну вот, снова я в окружении толпы долбоебов». Кто-то мог подумать, что я настроен враждебно, но это не так. Просто мне не нравились люди вокруг, у нас не было ничего общего. Я уходил домой, в то время как остальные продолжали тусоваться в CBGB все с теми же людьми, ночь за ночью, напиваясь до закрытия. Ну и пустая же трата времени! У меня не было друзей среди музыкантов — мы батрачили, а не отдыхали. CBGB был моим местом работы. Знаете, когда я был строителем, я и с напарниками по стройке после работы не водился.
Песни у Ramones походили на миллион других, только сыграны были очень быстро — и от этого становились короче. Когда я увидел Beatles на стадионе Shea в 1965-м, их выступление занимало полчаса. И я понял, что если уж битлы укладывались в полчаса на стадионе, то Ramones должны играть не больше пятнадцати минут! Лучше меньше, да лучше: ты отыгрываешь самый классный материал и оставляешь публику в ожидании большего. Считаю, что никто, даже великие команды, не должен играть больше часа.
Наше первое прослушивание для контракта с лейблом состоялось в июне 1975-го, на Sire Records, маленькой фирме с большими связями. Они предложили выпустить сингл с нашей песней «You’re Gonna Kill That Girl». Мы отказались. Нам не нужен был сингл, мы хотели целый альбом. Затем была встреча с лейблом Blue Sky. Потом с крупным лейблом Arista — и они нас приняли. Так мы записали первый альбом Ramones.
В 1977-м Ramones уже очень любили за океаном, наши записи там отлично продавались, поэтому в сентябре мы отправились в тур по Европе. Завершили год в Англии, где записали альбом «It’s Alive» в канун Нового года, на концерте в лондонском театре Rainbow. Думаю, что наш пик пришелся как раз на то новогоднее шоу между 1977-м и 1978-м. Это наш величайший момент как группы, а запись «It’s Alive» — лучший концерт в истории Ramones.
Мы знали, что нас записывают, и выжали себя по полной. Когда есть важный повод, я сильнее концентрируюсь. А когда шоу так себе, мой разум начинает блуждать: ты думаешь о том, как бы побыстрее вернуться домой, или пялишься на девчонок в аудитории. Такое неизбежно, особенно если сыграть 2263 концерта за карьеру. Ни один спортсмен не выходит на обычную игру таким же борзым, как во время решающего матча. Но когда наступала пора больших шоу, они получали от меня 100 процентов — чем важнее выступление, тем лучше я играл. Это то, чего я всегда ждал, и потому никогда не нервничал. Вот, кстати, отчего я не потел во время выступлений. Вы можете убедиться в этом по фотографиям.
На новогоднем шоу в Англии на нас пришло три тысячи человек, в то время как в Штатах наш максимум составлял полторы тысячи. Но это ничего не меняло: на следующий день мы могли спокойно вернуться в реальность, после самого большого концерта в жизни заявиться в CBGB или другой крохотный клуб в американском пригороде.
Тогда же, во время британского тура 1977-го, мы увидели живьем Sex Pistols. После концерта Джонни Роттен спросил, что я думаю о них. Я ответил ему, что они полное дерьмо. И это было правдой, хотя на записях они звучали отлично. Но они нуждались в помощи. На их месте я бы достал усилители помощней, нормальный тюнер (потому что их инструменты звучали немного расстроенно), помощника, который бы менял Стиву Джонсу гитары. Сид Вишес не мог играть — с Гленом Мэтлоком группа звучала намного круче. Еще бы им не помешал добротно сделанный задник вместо разрисованной простыни. Большинству команд совсем несложно стать лучше. Я мог помочь им, если бы они меня слушали. Думаю, мой талант заключался как раз в анализе таких вот штук.
«Поездка в Грейсленд стала моими любимыми каникулами. Кто еще был в спальне Элвиса? Никто — это не входило в обычный тур. Кроме меня»
В декабре 1977-го Sex Pistols собирались выступить на Saturday Night Live, но в последнюю минуту не получили визу в США. Когда редакторы шоу попросили нас заменить их, мы ответили: «Мы никого не заменяем» — и так упустили единственный шанс выступить на SNL. Вот и все. Отличный карьерный ход, чего уж там. Вместо нас выступил Элвис Костелло, и, вероятно, это сделало ему карьеру. Несмотря на то что нас не показывали по телику и не крутили по радио, на наших концертах околачивалось все больше знаменитостей. Брюс Спрингстин пришел повидаться с нами в Нью-Джерси. Просто пришел и сказал «привет». Он написал для нас вещь под названием «Hungry Heart», но его менеджер прознал об этом и запретил отдавать песню. В результате она стала одним из его главных хитов, больше он ничего нам не писал. В Англии со мной познакомился Элтон Джон. Представьте: я подхожу к своей гримерке, а у двери стоит он, весь такой из себя. Конечно, я удивился, сказал, чтобы заходил внутрь. Он выглядел на удивление нормальным. Ну, мы сфоткались.
Еще Марк Болан как-то пришел взглянуть на нас, мы вместе сидели на вечеринке после концерта. Это было за несколько месяцев до его смерти. Он любил поговорить о себе и том, как лихо он управляется с гитарой. Сейчас-то я понимаю, что надо было взять у него пару советов. Джоуи все это было больше по нутру. Например, он стал общаться с Роджером Долтри, а мне вот этот парень не нравился. Я был фанатом The Who, но видеться с их основателем не имел никакого желания. Обычно я не ищу знакомства с людьми, потому что знаю, что у каждого из них есть недостатки. Зато позднее я сдружился с Лизой Марией Пресли, и она познакомила меня с Джерри Ли Льюисом. Она устроила мне частную экскурсию по Грейсленду, а он заехал ее навестить. Выглядел он как смерть. Ума не приложу, что с ним такое, но у него был совершенно нездоровый цвет лица и стеклянный взгляд. Чудо, что он до сих пор жив. И все равно это была волнительная встреча, а та поездка в Грейсленд стала моими любимыми каникулами всех времен. Ну кто еще был в спальне Элвиса? Никто — это не входило в часть обычного тура. Никому не дозволялось это увидеть. Кроме меня. И это был один из лучших моментов в моей жизни.
Когда режиссер Аллан Аркуш спросил, не хотим ли мы сняться в его фильме «Школа рок-н-ролла», мы были открыты для предложений. Я узнал, что продюсером ленты будет Роджер Корман, и это все решило. Я обожал фильмы Кормана, особенно «Атаку крабов-монстров», «Закованное пекло» и «Смертельные гонки 2000». Мы поехали в Голливуд на съемки, по пути отыграли в Миннесоте и Денвере, а затем проколесили тысячу миль до Лос-Анджелеса. Там мы записали «I Want You Around» для фильма, это была уже третья версия песни. Никто не обещал нам больших бабок, так что пришлось дать еще несколько концертов, чтобы окупить затраты. Обычно мы останавливались в гостинице Sunset Marquis, но тут в целях экономии пришлось заселиться в Tropicana Motor Hotel. Целыми днями мы отвисали в местном бассейне. Тогда же там квартировался Том Уэйтс. Пару раз мы беседовали с ним, он клевый мужик. В 1985-м это место закрыли, теперь оно называется Ramada.
Мы продолжали работать над «Школой рок-н-ролла» в перерыве между концертами. К примеру, выступили три раза на разогреве у Black Sabbath. Это была катастрофа. С их фанатами невозможно было справиться, они все время кричали: «Оззи! Оззи!» Мы вылетали на сцену, начинали играть, а народ недоумевал: «Это что вообще такое?» Я даже не заценил те выступления Black Sabbath, хотя стоило бы — в детстве я их очень любил. Ходил на них во время первого американского тура, скупил все пластинки вплоть до «Vol. 4».
Это была встреча с легендой. Но они были другой группой, врагом, и нам было не до легенд. Это был вызов. Играть с такими командами было тяжко — у них довольно жесткие фанаты: те швыряют вещи, писаются кипятком от своей любимой группы, а мы стоим у них на пути. А вот, скажем, с группой Foreigner, Томом Петти или Эдди Мани играть легко. То есть кто всерьез от них фанатеет? Кто заведется настолько, чтобы кинуть что-нибудь или хотя бы закричать? Потом был фестиваль Сanadian World Music. Я посмотрел на список групп и подумал: «Не-а, это не прокатит». Но наше концертное агентство сказало: «Мы давно в бизнесе и знаем, что делаем. История с Black Sabbath не повторится, все выйдет совсем по-другому». Не вышло. Снова был кромешный ад. Спустя пять или шесть песен толпа просто встала, и я подумал, что пошел дождь или что-то такое. Только Ди Ди успел тоже почуять неладное, как народ стал в нас кидаться — сэндвичами, бутылками, всем подряд. Заодно я разом порвал две струны. Думаю, это было знаком свыше, потому что я очень редко рву струны, может, раз в год, не больше. Короче, я просто бросил играть, вышел на край сцены и показал публике средний палец — обеими руками.
Так я простоял какое-то время, посылая лучи ненависти, а потом развернулся и поплелся со сцены. Остальные продолжали играть еще секунд пятнадцать, пока не поняли, что я сваливаю, и последовали за мной. Я не собирался дожидаться ответных действий со стороны публики, из такой ситуации все равно сухим не выбраться. Оказалось, что Aerosmith следили за нами из-за кулис. Было довольно неловко. Стивен Тайлер зашел в нашу гримерку и сказал: «Чуваки, жаль, что все так получилось». А я, помнится, ответил: «Да пошли они, кому есть до этого дело. Теперь мы можем взять билеты на рейс пораньше и свалить наконец из этой вонючей страны». На самом деле Канада была добра к Ramones, и нас, скажем, очень любили в Торонто. Просто этот фестиваль был ошибкой. Тогда, в 1978-м, во время съемок этого фильма, мы решили, что больше не будем играть перед другими группами, да и агентство после этого случая перестало доставать нас с предложениями выступить на разогреве. То есть мы продолжили выступать на фестивалях, только хедлайнерами теперь были мы.
Я всегда был таким. Как-нибудь я должен обязательно наебать систему. Это дает мне самоудовлетворение. Я не могу слушаться приказов. Но если что-то происходит по моей инициативе, то я своего добьюсь. Как и все в Ramones.
Простой пример: однажды в конце 1980-х я обнаружил, что жетоны на платную дорогу в штате Коннектикут идеально подходят для нью-йоркского метро, притом что стоят всего 15 центов. И я накупил целый мешок этих жетонов. Вот он — человек с миллионом долларов в банке, зайцем лезущий в метрополитен. Это было частью борьбы с системой. Копы все еще внимательно следили за турникетами, так что на всякий случай я держал в руке настоящий жетон. В то же время я всегда ненавидел тех, кто перепрыгивает через турникеты. Что за лоховство! Нет уж, будь любезен придумать хитрый способ, как обойти систему. Я так и остался задирой, не смог перерасти это, принять то, что мир так устроен. В конце концов, кто они такие, чтобы говорить мне, как следует поступать?
