12 марта. Галерея на Солянке. Художник и директор галереи Федор Павлов-Андреевич издает истошный крик, обращенный в пространство. С этого начинается первая лекция «Школы перформанса», где обещали рассказать и показать, что такое перформативное искусство и как его освоить. Класс набирает ни много ни мало Елена Ковылина — женщина с очевидной страстью к саморазрушению, не раз пытавшаяся упиться до беспамятства, сгореть во время чаепития, а также пострадать от рук зрителя на боксерском ринге или стоя на табуретке с петлей на шее. Первый выпуск «ПЫРФЫР» (да, название принято читать так) в завершение вечера собирался исполнить свои перформансы в залах «Солянки», а самым стойким предлагалось посмотреть ранее не демонстрировавшееся видео Марины Абрамович «Лук» и пройти тренинг.
В качестве вводного экскурса — история перформанса. Пионером в этом деле, между прочим, был Франциск Ассизский. А дальше звучат имена Маяковского, Хлебникова, Хармса — и понеслось.
Самых известных перформансистов никто этому искусству специально не учил. Как так получилось, что вы решили устроить целую школу?
ФЕДОР ПАВЛОВ-АНДРЕЕВИЧ: Идея возникла довольно давно. Я, как человек, который занимается одновременно тремястами разными важными для меня вещами, никогда не мог сосредоточиться на реализации этого проекта, но удивительная Лена Ковылина, которая училась у Абрамович и которая в искусстве занимается исключительно перформансом (таких художников в стране от силы три), пришла как-то обсуждать эту идею, я подпрыгнул и сказал: «Лена, как круто! Давайте же скорее начинать!»
А как вообще можно научить перформансу?
ПАВЛОВ-АНДРЕЕВИЧ: Думаю, что этому невозможно научить, как невозможно научить писать. Сегодня междисциплинарность — определяющая черта в искусстве, и если ты не способен решить для себя проблему стен между жанрами, то, скорее всего, ты не способен решить проблему своего присутствия на территории искусства. Поэтому для меня школа перформанса — это попытка высветить в темноте лучом прожектора лица тех, кто будет в дальнейшем этим заниматься. Иначе эта и без того очень маленькая комната, которую художники-перформансисты занимают в искусстве, превратится в чулан, запылится и опустеет.
Чему тогда будут учить в школе?
ПАВЛОВ-АНДРЕЕВИЧ: Речь идет скорее о посвящении в этот самый контекст и о том, чтобы человек, который сюда пришел, максимально освободился, расслабил нутро. Потому что, учась перформансу, нужно учиться обращению со своим телом. Оно очень сильно нас отвлекает: когда мы голодны, мы думаем только о еде, когда мы хотим секса, мы сосредоточены только на телесности, когда у нас что-то болит, то все вокруг удручает. Основа для перформанса — это стертость каких-либо желаний, кроме одного: сделать себя прозрачным. Учиться этому можно разными путями — йога, боевые искусства, дыхание, медитативные практики, погружение в работы других художников. Примерно этим и занимается Лена Ковылина со студентами. Мне же очень важно передать ученикам опыт моего первого столкновения с самыми выдающимися проявлениями этого жанра. И я показываю им разные мои любимые видео и картинки, а еще рассказываю о том, что со мной случилось в результате столкновения с тем или иным художником.
Федор Павлов-Андреевич начинает показывать видео и пересказывать запомнившиеся ему перформансы. Например, Техчинг Се, тайваньский иммигрант в Нью-Йорке, в буквальном смысле связал себя веревкой с хиппующей богемной художницей, и так они прожили год. Или Софи Каль, которая анонимно нанимает частного сыщика, объект слежки — сама художница, в итоге своего перформанса она выставляет в музее отчет детектива. Андреевич рассказывает и про свой собственный перформанс «Храм моего рта»: «В Манчестере посетители выставки должны были мыть руки под советским рукомойником, намыливать их хозяйственным мылом, вытирать их вафельным полотенцем и затем, оставляя все свои мысли за порогом, подниматься по длинной лестнице и получать доступ к моему открытому рту, который принимал все то, что в него загружали. Это были куски картошки, или это было молоко, или это был зубной порошок, которым мне чистили зубы, или какие-то стоматологические инструменты, с которыми посетители могли развлекаться, копаясь у меня во рту, и так далее. В день 350 человек через мой рот проходило, 25 дней я простоял с открытым ртом. И, наверное, это мой самый сильный опыт на сегодня».
Все это только документация, трудно назвать себя настоящим зрителем перформанса, и тем не менее эмоции подступают самые что ни на есть полноценные. После лекции Федора Елена Ковылина просит поднять руки тех, кто пришел не просто послушать, а записаться в школу. После презентации рук явно меньше, чем до.
Для постороннего человека многие перформансы кажутся такой смесью Книги рекордов Гиннесса и мазохизма. Почему они должны строиться на боли и выносливости?
ФЕДОР ПАВЛОВ-АНДРЕЕВИЧ: Все диктуется историей и нынешним моментом. В 1970-е годы практически весь перформанс был построен на мазохизме, и это носилось в воздухе, так было во всем мире — от Сан-Паулу до Нью-Йорка художники в разных странах как сговорились и дружно стреляли в себя, вышивали на себе разные слова, резали себе руки, выжигали на себе символы, запирали себя в ящики, и были вещи пострашнее. Причинение себе телесного или ментального вреда может быть инструментом, таким как кисть или ластик. Боль помогает осознать определенные вещи, и она самая честная — с ее помощью сложно лгать. Если ты идешь на боль, это как минимум демонстрирует твою силу и твою уверенность. Есть одна проблема: боль не способна заменить талант или затмить его отсутствие.
ЕЛЕНА КОВЫЛИНА: Знаете, это школа Марины Абрамович, которая во многом определила этот жанр. Она ведь один из самых сильных представителей перформанса. Я лично не считаю, что обязательно необходимо страдание. Она просто едет на этом коньке. Люди любят сострадать, и это всегда будет эффективно, когда ты себе делаешь больно. И ты всегда вызовешь симпатию, это всегда оставит неизгладимое впечатление у публики. Но намного сложнее сделать сильную работу без страданий.
Ощущение сопереживания усиливается, когда Елена Ковылина начинает показывать записи своих перформансов. «Сними девочку» — обнаженное тело Елены истыкано булавками, на булавках висят картинки обнаженных женщин, посетителям выставки предлагается снять по булавке. И одновременно с этим Ковылина как ни в чем не бывало мягким голосом рассказывает, как важно ей было обратить внимание на проблему проституции и образа продажности женщин из России. И сразу следом зал смеется, потому что показывают запись перформанса «Не желаете ли чашечку кофе, или Сожги мир буржуазии»: Ковылина на улице Вены приглашает прохожих за красиво сервированный стол, угощает кофе, сама она на последнем месяце беременности, и никто не ожидает подвоха, но тут стойка с пирожными в середине стола загорается — и нужно видеть лица участников кофепития.
Настойчивый старичок выкрикивает вопрос из зала: «Так в чем же суть перформанса? Скажите!» Ковылина показывает еще видео — старичок встает и уходит. Елена говорит, что все люди любят сопереживать, но не любят ничего делать, на этом человеческом свойстве и строится перформанс.
Потом все отправляются смотреть «живые» перформансы четырех выпускниц первого года PYRFYR. Оказывается, это на удивление женская профессия — не записалось ни одного юноши. С нижнего подвального этажа, пространства «Соль», пахнет выпечкой и жареным маслом. Работа одной из выпускниц, Вилены Дикорастущей, называется All Inclusive. В описании сказано, что «перформер исследует мужскую модель восприятия женщины, формируя идеальный готовый продукт и упрощая гендерные взаимоотношения до минимума». Для этого Вилена на каблуках и в латексном костюме печет нечто вроде пирожков, засовывая внутрь в качестве начинки бумажки с собственным номером телефона.
Самые стойкие любители перформанса смотрят еще одно видео — как Марина Абрамович самозабвенно поглощает лук и по-английски с сильным акцентом жалуется на то, что «my ass is too big» и прочие жизненные несправедливости. Мне кажется, у меня уже слезятся глаза.
На долгожданный тренинг из всей толпы интересовавшихся остается человек восемь-девять. Экстравагантно одетые и, разумеется, только девушки. Тренинг до неприличия прост: надо назвать свое имя, выйти перед всеми, сделать перформанс и обязательно сказать, как он называется. Все проходит достаточно мирно и в меру нелепо. Придумать сходу сложно, а сделать еще сложней. Одна девушка делает медленный вдох, размахивая руками, и называет свой перформанс — как бы вы думали? — «Вдох». Другая девушка вытряхивает все содержимое своей сумки на пол, вздыхает, садится на пол — это перформанс «Усталость». Становится понятно, что работа с предметом облегчает жизнь. Следующая участница выходит с журналом «Большой город» в руках, надвигает на все лицо свой черный беретик в стразах и энергично рвет журнал в клочья. Пока рвет, у нее отваливается накладной ноготь. Перформанс называется — внимание! — «Сломанный ноготь». После университета я работала ассистентом редакции в «Большом городе» — «Сломанный ноготь» трогает за живое. Мне тоже приходится внести свою лепту в общую нелепость. Я снимаю часы с руки, кладу их в карман, затем вынимаю из кармана и снова надеваю, это называется — о, праздник остроумия — «Опоздание». Елена Ковылина всем хлопает, улыбается, говорит «спасибо». Утверждает, что главных составляющих две — это личные качества самого перформера и качество исполнения, и вот с качеством как раз и можно работать, учить, улучшать. Нужно быть искренним и верить в сакральное.
Под конец я случайно получаю маленькую дозу десакрализации. Ковылина встречает своих учениц в фойе «Солянки», хвалит, говорит, что это большой успех. К ним присоединяется Вилена, отряхивает от муки свой латексный костюм. «Ну что, Виленка, ты не офигела там?» — «Устала, конечно, но нормально. Хотите пирожки?» — «Давай, а эти-то хоть без бумаги внутри?» — «Без понятия». — «Тьфу, мой с бумагой».
Текст: Маруся Горина
Фото: Юлия Майорова
