Прежде чем приступить к работе над возобновленной «Матросской тишиной», ты смотрел первую версию спектакля 90-х? Наверняка успели снять видеоверсию…
Я смотрел видео отрывками. Ты имеешь в виду, была ли задача повторить?..
Даже не задача, а вообще — чем в итоге новая версия отличается от старой?
Ну, во-первых, изменился весь состав. Мы абсолютно разные — и я с Женей (Мироновым, который исполнял роль Шварца-сына в постановке 1990 г. — Прим. Interview), и Федя с Вовой (Лавров и Машков, исполнители роли Шварца-отца в постановках 1990 и 2016 гг. соответственно. — Прим. Interview). Слава богу, не стояла задача все посмотреть, выучить наизусть и воспроизвести. Концепция все равно остается та же, но все разные и все идут от себя. Спасибо Олег Палычу и Саше Марину, который был его ассистентом, что они не ставили нас в узкие рамки жизни в этом произведении.
Как работается на новой сцене «Табакерки»?
Это, конечно, по сравнению с тем подвалом, который был, нечто неописуемое. Огромное пространство, гораздо больше, чем предполагали многие работники. Там нет того уюта, который был в старом здании, обжитом за 29 лет. Но, надеюсь, скоро мы это переборем. Может, плохое сравнение, но это как переехать из однушки в Бибирево в новостройку в центре Москвы — фантастическая атмосфера. По оснащению сцена ничем не уступает даже Большому театру. Понимаешь, что у этого театра большая жизнь впереди.
Насколько важны для театра такие вещи, как оснащение и расположение? Есть режиссеры и актеры, которые любят повторять, что великое искусство бывает и в шалаше. А другие, наоборот, говорят, что это непрофессиональный подход.
Может быть плохой режиссер, который будет жаловаться на отсутствие отлаженной системы. А может быть гений, который в маленьком помещении работает и может выжать из него 130%. Одно дело, когда Костя Богомолов делает спектакль «Мушкетеры» или «Идеального мужа», где все ходит-ездит-крутится. Но он так же может работать без стеснения и в маленьких помещениях, где сцена не настолько оснащенная. Что касается его постановок в Европе, где очень у немногих театров есть такие возможности… то он все прекрасно делает, работая с тем, что имеет. Есть в этом некий плюс, но если режиссер неопытен, то он, конечно, может прикрываться техническими ограничениями. Это важно, но не настолько, чтобы не работать и не ставить что-то.
Кроме этой театральной премьеры тебя можно увидеть в «Дуэлянте» — нашумевшем новом фильме Алексея Мизгирева. Насколько тяжело совмещать съемки и репетиции? Нужны какие-то специальные усилия, чтобы переключаться из одного режима в другой?
Конечно, это абсолютно разное. В театре ты какое-то время сидишь за столом и обсуждаешь, а потом… И вот этого в кино нет. Но главная заслуга все равно режиссера: либо он находит к тебе подход, либо нет. Переключение — не скажу, что оно какое-то особо тяжелое. И в «Дуэлянте» у меня не настолько большая роль, чтобы нужно было входить-выходить из образа. Там съемки были летом, только чуть-чуть залезли на начало театрального сезона в сентябре. Если актер профессионален, трудностей не должно быть. Я не знаю актеров в МХТ, которые бы пребывали в образе и им было трудно выходить из театрального или киношного образа или наоборот.
Что такое «актерский профессионализм» в твоем понимании, уже более-менее ясно. А как ты определяешь для себя «актерский успех»? С чем сверяешься в первую очередь: раскупленные билеты, рецензии, очереди за автографами?
У нас в «Матросской тишине» есть такая сцена, диалог отца и сына, когда один другому является во сне. В это время так получается, что я смотрю в зал и вижу его весь — и я не вижу ни одного свободного кресла. Естественно, это не только моя заслуга. Но все-таки я от начала до конца веду эту историю в трех временных отрезках. Это не то чтобы успех… Я не снялся в «Бригаде», когда ты сыграл одну роль — и тебя узнают на улице. Моя фильмография не настолько обширна. И не было пока такого проекта, после которого я бы проснулся и понял, что меня узнают в магазинах и на улице. И слава богу — отчасти потому, что пока я в начале пути и никоим образом не хочу сбиться с него. Самый плохой вариант — как у ребят из фильма «Сволочи», который был очень хороший, а потом у них не было никаких свершений в профессиональном плане, как мне кажется.
Большинство стажеров, которые приходят в театр, озлоблены.
А если бы у тебя возникла такая «проблема»: ты бы получил роль, как у Маколея Калкина в «Один дома» или Дэниэла Рэдклиффа в «Гарри Поттере» — как бы ты стал бороться с привязавшимся образом по окончании съемок?
Ты сразу берешь эпопеи в нескольких частях. Рэдклифф просто стал заложником образа написанного, потому что, уже когда начинали снимать, это были популярные книги. Если у тебя уже есть определенный образ, который очень востребован и хорошо продается, есть соблазн пахать только над ним — и ты остаешься его заложником. Если я понимаю последствия того, что, воплотив один образ и продолжая фигачить только над ним, я отказываюсь от каких-то новых артхаусных проектов в силу того, что мне нужно быть популярным и зарабатывать много денег, то этого не произойдет. У меня просто есть понимание, и я нахожусь в других обстоятельствах: мне не надо думать, что есть моей сестре и как содержать моих родителей, слава богу. И я открыто об этом говорю. У меня в кино был образ 14-летнего мальчика, немножко аутиста, который за светлую любовь и весь такой одуванчик. Надеюсь, «Дуэлянт» это перебьет, и будут еще проекты, которые перебьют этот образ. И люди поймут, что я могу быть разноплановым.
С кем из близких, друзей и коллег, кроме режиссера, ты советуешься в процессе работы над новой ролью? Чье мнение для тебя важно?
Безусловно, с моим художественным руководителем в двух театрах, это человек, к которому я всегда приду и чье мнение всегда ценю. Но это не значит, что его мнение единственно верное. Если я буду расходиться с ним во мнениях, я могу выслушать и поступить сообразно собственным суждениям. Я всегда могу обратиться за советом к Косте Богомолову, к маме, Виктору Александровичу Вержбицкому, Игорю Миркурбанову, к Андрею Бурковскому, Вернику — перечень очень большой. Это люди, с которыми я работаю и с которыми у меня складываются теплые, доверительные отношения. И я надеюсь, что с ними я буду советоваться еще долго.
А если бы тебя самого просили о советах для поступающих в театральные ВУЗы начинающих актеров — с чего бы ты начал?
Актерство — это все равно 90% фарта и 10% таланта. Касательно меня — хорошо, я сын худрука Олега Павловича Табакова, и относительно меня у большинства людей есть образ человека, которому все дается с полпинка. В театре это прокатит раз, два. А потом, когда люди поймут, что я только представитель фамилии, а не самобытная личность, фамилия не будет приносить того дохода, который на нее возлагается. Есть у нас определенные деятели культуры, у которых есть миллионы подписчиков в инстаграме, и за счет них они хотят самореализоваться в искусстве. Но, не имея за плечами школы и опыта, это невозможно. И главный совет: искать работу надо постоянно. Большинство стажеров, которые приходят в театр, озлоблены. Они почему-то ждут того самого единственного режиссера, который заметит их и скажет: «Мы с тобой свернем горы!». Это встречает озлобленность, когда я говорю: «Я успешен, меня занимает Костя Богомолов, Вася Сигарев, я работаю с режиссерами, с которыми мне интересно, и я могу выбирать». Потому что у меня за плечами на данный момент почти шесть лет работы в театре, и я сделал большие шаги, которые отмечает в своих интервью тот же Богомолов. Он ставит меня в пример другим актерам, я это знаю. И я думаю, что, если бы я был ему нужен, чтобы ставить спектакль, и чтобы это прошло цензуру художественного руководителя — думаю, это прокатило бы раз-другой. Но он занимает меня вновь и вновь и, я думаю, это какой-то показатель. А что касается поиска работы, у меня есть близкий знакомый, который работал в «Табакерке», с ним не продлили контракт, он выселился из общежития, и так вышло, что это было 30 июня, закрытие сезона в большинстве театров. Он просто пришел на закрытие в «Гоголь-центр», подошел к Кириллу Серебренникову и сказал: «Кирилл Семеныч, я работал там-то и там-то, мне нужна работа». И человек сейчас выпускает «Мандельштам. Век-волкодав» у Серебренникова. У человека была цель найти работу — он ее нашел. Это показывает, что если ты хочешь работать — ты будешь работать. Будешь ходить, обивать пороги, где-то будут не давать, но если ты хочешь — ты ее найдешь.
За эти шесть лет у тебя появились «любимые» и «нелюбимые» роли — более и менее сложные, интересные, эпохальные?
Безусловно, «Матросская тишина» для меня эмоционально очень тяжелый спектакль, потому что после него я прихожу в себя до середины следующего дня. То, что я испытываю в последней сцене, это меня выворачивает — мне же еще так близка эта тема отца и сына. Это первая моя роль, к распределению которой худрук отнесся с подозрением. И я горд этой работой. Опять же, в «Мушкетерах» Богомолова роль Бибера — одна из моих любимых. «Год, когда я не родился» с ним же — это вообще моя первая работа, она всегда будет в моем сердце. Три знаковые работы, которые были за этот период в театре. В кино — «Звезда», спасибо Ане Меликян, которая доверила главную мужскую роль юнцу, для которого это были первые съемки. И сама приходила к Олегу Павловичу на прием в театр и просила меня отпустить на съемки, хотя у нас было очень жестко с этим, но она смогла его убедить. «Дуэлянт», потому что это первое масштабное и кассовое кино, в котором я участвовал.
Кроме тех режиссеров, которых ты уже упомянул, есть ли у тебя кто-то из знаковых фигур, с которыми ты бы хотел когда-нибудь поработать, российских или иностранных?
Мне было бы интересно вновь поработать с Маратом Гацаловым. Мы выпускали с ним давно спектакль «Сказка о том, что мы можем, а чего нет». Максим Диденко, надеюсь, мы с ним еще поработаем. Костя Богомолов — с ним всегда интересно. Если брать какой-то совсем топ, троицу, то Костя, Кирилл Семенович Серебренников, благодаря которому я пошел учиться в театральное, и, конечно, Бутусов, потому что — ну это просто надо.
А от каких ролей, наоборот, ты бы отказался (или, может, уже приходилось)? Чего бы никогда не стал делать на сцене?
Тут важна степень доверия между актером и режиссером. Если она максимальна, то ты можешь делать в кадре или на сцене все. «Мне надо, чтобы ты голый прошел из одного конца сцены в другой» — если я не буду понимать, зачем это нужно, я на это не пойду, какие бы у меня отношения с режиссером не были. Все варьируется от оправдания того или иного действия в кадре или на сцене. Просто вызвать эпатаж — мне это не нужно, не интересно, я к этому не стремлюсь.
Я хожу в разные театры. Сидеть только в том театре, в котором ты работаешь, значит быть узколобым и исповедовать, что «только у нас настоящее искусство». Это же не так, все театры разные, везде разные стили и разные режиссеры. Два года я ждал настоящего отпуска, и мы полетели в Майами к друзьям. Они дали нам квартиру… Ну и что там можно делать? Лежать на пляже — это я люблю. Гулять, вкусно есть… потому что место к этому располагает. Это зависит от того места, в которое ты едешь. Больше там ничего и не поделаешь.
