В прокат выходит новый фильм Джима Джармуша — красивая и неспешная сказка о вечности, баллада о любви Адама и Евы, двух самых стильных вампиров в истории кинематографа. Действие здесь, как и часто у Джармуша, разворачивается на руинах цивилизации — в этот раз в кадр попали ночной Танжер и заброшенный Детройт, куда в наши дни специально ездят любопытные туристы посмотреть на местную разруху. Но в этом экранном Детройте, разумеется, никаких туристов нет, зато есть мутноватые музыканты, грязные ночные клубы и отравленная химикатами вода на стройке неподалеку — такая, что может, если нужно, за несколько минут растворить человеческий труп до костей
. Сюда безупречная Ева (Тильда Суинтон, одетая в молочно-белую замшу) прилетает из Танжера по зову беспокойного красавца Адама, своего вечного жениха (Том Хиддлстон, не появляющийся на улице без черной кожаной куртки), — ночными рейсами, в темных очках, с двумя чемоданами любимых книг. Иначе она не путешествует. Вместе они о чем-то разговаривают, пьют из десертных рюмочек кровь, делятся усталостью и восторгом, которые оба испытывают к миру с незапамятных времен, а мы завороженно смотрим, как в очередной раз Джим Джармуш из любимых людей, книжной полки и собственной музыки создает кино той редкой особенной пробы, которую в наши дни уже почти можно считать старомодной.
Адам и Ева живут как богемные львы вымершего светского общества. На деле такая жизнь выглядит очень похожей на жизнь художника, бесконечно уставшего, но все еще не разучившегося удивляться — судя по рассказам 61-летнего Джима Джармуша, так и есть.
Что вас так привлекает в полуразрушенных городах?
Я вырос в Северном Огайо, видел, как менялись со временем Акрон и Кливленд. Думаю, эти постиндустриальные пейзажи оставили отпечаток в моем сознании. Иногда меня беспокоит чрезмерная романтизация упадка в моих фильмах, но потом я перестаю анализировать — это просто то, что я делаю.
Художник Даг Эткин недавно брал интервью у Джека Уайта, у которого в вашем фильме есть призрачное камео (оно заключается в том, что герои проезжают дом Джека в Детройте и умиляются. — Interview). Один из вопросов касался своеобразной «заводской» монотонности, характерной для его музыкального творчества и вообще детройтской музыки. «Любовники» тоже построены на цикличности и повторах — по сравнению с другими вашими фильмами здесь операторская работа отдает барокко в хорошем смысле.
Да, мы немножко увлеклись столоверчением. (Смеется.) В ранней версии фильм был пронизан цитатами из поэта Руми. Руми был суфием, кружащимся дервишем, для этой культуры вращение — важный символический момент. Но в итоге все цитаты мы убрали — фильм их не хотел, они не вписывались в материал и смотрелись напыщенно.
Большинство режиссеров стирают историю, чтобы создать свой собственный мир. Предлагают притвориться, что вы никогда не видели этих актеров раньше. «Любовники» как будто наслаждаются тем фактом, что Тильда несет за собой огромный багаж ассоциаций — фильмы Дерека Джармена, авангардистское кино Лондона, да и много чего еще. Тильда вообще выглядит так, как будто она могла бы быть частью любой по-настоящему классной сцены во всей мировой истории.
Мы действительно не противились ассоциациям и давали им свободно вливаться в фильм. Что же касается Тильды — она богемная королева нашего времени. Она и в фильме у меня играет похожую роль. Да и в жизни я отношусь к ней точно так же. Я искренне мечтаю, чтобы наше общество стало матриархальным и Тильда стала бы одним из наших лидеров. Я сделаю все, что она скажет.
У каждого вашего фильма есть своя философия — от «Хагакурэ» в «Псе-призраке» до визионерского поиска в «Мертвеце», а также очень специфический горизонт звука и набор музыкальных предпочтений. Они похожи на снимки того, чем вы были, когда их делали. Вы оглядываетесь на них как на что-то вроде личной летописи?
В любой точке жизни ты — результат накопленного тобой опыта. И когда ты что-то создаешь, этот опыт, безусловно, отражается в твоем искусстве. Штука в том, что я ненавижу пересматривать собственные фильмы после того, как заканчиваю над ними работать. И уж тем более не пересматриваю их, чтобы зафиксировать какую-то личную летопись — скорее, воспринимаю их как куски истории. Но вы, конечно, совершенно правы — мои фильмы похожи на снимки, которые что-то схватили в пространстве. И с «Любовниками» хитрость заключается в том, что я сделал первый набросок этого фильма восемь лет назад. А теперь, когда пришла пора о них говорить, я уже совсем другой человек.
Но вы же не станете утверждать, что все эти кусочки — даже самые второстепенные, как эфиопская музыка в «Сломанных цветах», — умирают для вас, как только вы их однажды используете в работе?
Нет конечно. Я думаю, они глубже погружаются в мой собственный мир и со временем становятся уже неотъемлемой частью меня. Они не уходят. Все, чему я научился у индейцев во время съемок «Мертвеца», например, с каждым годом лишь глубже прорастает внутри меня. Восточная философия «Пса-призрака» определенно осталась со мной. Я до сих пор занимаюсь тай-чи почти каждый день.
В «Любовниках» Адам и Ева использовали отведенное им время для того, чтобы познать, кажется, все, что возможно познать в мире: она бегло читает на огромном количестве языков, он играет на тысяче инструментов. Это то, что вы сделали бы с бессмертием — бесконечно учились бы?
Разумеется, я бы так сделал. Я хочу сказать, каждый бы, думаю, к этому пришел. Даже если вы не были к этому склонны, вы все равно начали бы накапливать знания — просто от скуки и любопытства. Что же касается меня, я профессиональный дилетант. Это моя работа — собирать и впитывать вещи, которые меня интересуют.
Довольно вампирское отношение к миру, разве нет?
Все не так просто. Одна из наших любимых цитат Джо Страммера: «Не вкладываешь усилий — не жди результата». Когда мы идем на концерт послушать хорошую группу, или в музей, или на встречу с писателем, которого обожаем, мы должны вложить в это свои усилия, провести внутреннюю работу. Потому что иначе в нас самих от такой встречи ничего и не останется. Это замкнутый круг — как человеческое дыхание.
И режиссер обязан вдыхать как можно больше знаний.
Когда я учился у Николаса Рэя, он постоянно повторял нам на лекциях: «Если вы собираетесь делать кино, вы должны смотреть очень много фильмов. Но после того как вы их посмотрите, идите на улицу — пошатайтесь по городу, посмотрите на небо, почитайте книгу про метеорологию, рассмотрите внимательно дизайн ботинок на прохожих. Потому что все это — часть вашей профессии». Я это услышал тогда и подумал: «Зашибись! Это отличная профессия для меня».
Это были времена, когда люди одновременно снимались в кино, играли в группе и писали книгу.
Та сцена была вся построена на таких принципах, и для всех нас это было очень важно. Это до сих пор чувствуется — посмотрите на Патти Смит. Кто она — поэт, музыкант, фотограф, художник, писатель? Да все сразу. Ричард Хелл — одновременно отличный музыкант и писатель.
У вас в фильме есть такая загадка в духе Пинчона: Адам приходит в детройтский ночной клуб и слышит свою музыку. Как она туда попала?
Я точно не уверен. Думаю, его человеческий агент Йен (его играет Антон Ельчин. — Interview) понемногу сливал музыку Адама в народ с его негласного одобрения. Потому что для Адама это важно — ему, в отличие от Евы, у которой нет эго, все-таки хочется получить на свои творения какой-то отклик. Он более беззащитный, чем она — у нее нет интересов, она просто все впитывает. Мне Адам представляется скорее романтиком, а Ева — классицистом. Романтиков мучают все эти вопросы: где наша душа, что она такое и как взаимодействует с миром? Моей Еве все это не нужно. Она воспринимает все в другом ключе: «Грибы выросли не в сезон, ужасно интересно за ними наблюдать!»
Черт, совсем забыл спросить вас про грибы!
О, это был бы долгий разговор. Я ведь миколог-любитель. Еще одна область моего вдохновенного дилетантизма — изучение мира грибов.
Потому что один из них вас как-то раз чуть не убил.
Именно. Так и было.
Но это кого угодно заставило бы заинтересоваться грибами.
Вовсе нет. Кто-то бы просто испугался и не подходил больше к грибам на пушечный выстрел, а я, наоборот, стал их пристально изучать, потому что был заворожен их силой.
Вы уже достаточно хорошо разбираетесь, чтобы отличить ядовитый гриб от неядовитого?
Ну, далеко не все. Лисичку и боровик я уж, конечно, отличу от остальных — они безопасные. Сморчки тоже в порядке. Я как-то раз ходил по грибы в Скалистых горах. Это было незабываемо.
Ого. Следующий шаг — трюфели?
Трюфели, хм. Ну да, неплохой вариант. Готовьтесь, скоро вы меня где-нибудь увидите со свинкой на поводке. (Смеется.)
