Впервые Джоди Фостер появилась на обложке американского Interview в 1977-м. В интервью Энди Уорхолу 14-летняя звезда со знанием дела объясняла, почему детям-актерам давно пора доверять серьезные драматические роли. К тому моменту Фостер уже сыграла малолетнюю проститутку в драме Мартина Скорсезе «Таксист» и певицу кабаре в мюзикле «Багси Мэлоун» Алана Паркера. Уорхол был настолько восхищен этой юной умницей, что даже попросил у нее автограф. Как чувствовал, что девочка далеко пойдет. К 51 году Фостер наделала в Голливуде столько дел, что заслужила почетную награду премии «Золотой глобус» — за выдающийся вклад в кинематограф.
Одни раз и навсегда влюблялись в ее обаятельную воровку из комедийного вестерна («Мэверик» Ричарда Доннера, 1994), другие и 20 лет спустя боготворят ее в роли радиоастронома из сай-фай-триллера («Контакт» Роберта Земекиса, 1997). И, конечно, для миллионов, без преувеличения, она — девушка с бабочкой на губах с постера культового кино «Молчание ягнят» (1990) и самый известный агент ФБР за всю историю, причем не только кино.
Киношная страсть самой Джоди Фостер — режиссура. О желании оказаться по другую сторону камеры она лепетала на той самой встрече с Уорхолом, 40 лет назад. Ее седьмую по счету собственную картину, «Финансовый монстр», ждем на российских экранах 2 июня. А пока Interview отправил к режиссеру Джоди Фостер ирландскую актрису Сиршу Ронан, у которой к 21 году уже парочка номинаций на «Оскар» имеется. В общем, встретились два одиночества.
ФОСТЕР: Сирша, а знаешь, примерно в твоем возрасте я сделала кучу интервью для журнала Уорхола. Я тогда училась в колледже и думала: «Круто как — у меня есть настоящая работа. И за нее платят!»
РОНАН: Ничего себе. Ты ведь в то время уже снималась вовсю. Когда успевала?
ФОСТЕР: Не понимаю. Я даже во время учебы в колледже умудрилась сыграть в пяти картинах. Но, скажу честно, временами выгорала. И тебя тоже это ждет. Особенно сейчас, после такого успешного года.
РОНАН: Уф, одно только общение с прессой про фильм «Бруклин» (Джона Краули, 2015. — Interview) отнимает кучу сил. А еще я репетирую на Бродвее спектакль «Суровое испытание». Я, кстати, ни разу не играла на сцене.
ФОСТЕР: Я тоже.
РОНАН: Серьезно?
ФОСТЕР: Ну, в школе там, в колледже разок. Не считается.
РОНАН: Однокурсники, наверное, были напуганы? С ними же Сама Джоди Фостер играла!
ФОСТЕР: На самом деле нет. Вообще, опыт был странный. Я сразу поняла, что сцена — не мое. Публика в театре ценит непредсказуемость: спектакль можно каждый раз сыграть по-новому. Как актрису, меня эта неопределенность пугает. Я люблю все контролировать, как в кино.
РОНАН: В точку. И мне больше нравится управлять процессом. Наверное, это потому, что мы обе выросли на съемочной площадке. Обожаю этот безумный переполох перед дублем: все носятся, камеры, свет, грим, поправки по костюму, а потом — Action! — и вот они, твои персональные две минуты волшебства.
ФОСТЕР: И главное — в кино вся твоя подготовка к роли испаряется за одну секунду. У тебя либо получилось, либо нет. Есть в этом что-то удивительное.
РОНАН: Ты наверняка невозможный перфекционист? Уделяешь внимание самым незначительным деталям персонажа?
ФОСТЕР: Не скажи. С возрастом я научилась отличать, что действительно важно, а на что бессмысленно тратить энергию. Понимаешь, я же не мечтала стать актрисой — я просто не помню, когда я ею не была. (Смеются.) Даже не уверена, есть ли у меня какая-то актерская индивидуальность. Но одно я знаю точно: слово — моя первая любовь. Все и всегда в кино для меня начинается с истории, со сценария. В общем, режиссерского во мне точно больше.
РОНАН: Вот ты сейчас говоришь, что никогда всерьез не принимала решения стать актрисой, просто потому, что на площадке с самого детства, и я тебя, как никто другой, понимаю. «Искупление» Джо Райта, где я играла в 12 лет, — мой третий фильм. Но я уже тогда чувствовала, что нахожусь в правильном месте, и хорошо помню, что быть ребенком на съемках очень круто. А у тебя как было?
ФОСТЕР: Мне казалось, вот она — моя семья. У меня же не бы ло отца, а на съемках одни мужчины работали (постановщики, операторы, «фокусники», осветители). Женщин в то время брали только на должность гримера и, может, еще супервайзера. Так что киношные ребята научили меня всякому: как резать по дереву, менять фокус у камеры, как она вообще устроена и работает. Если я проказничала, они усаживали меня на стул и воспитывали. Была куча правил: нельзя опаздывать, нельзя бегать, нельзя ничего разливать… И когда я возвращалась домой после съемочного дня, моя семья резко сиротела — потому что в ней оставались только я и мама. Я и работой так горела из-за того, что хотела постоянно быть окруженной этими людьми, которые учили меня жизни и пили остывший кофе в три часа утра.
РОНАН: А я вот о чем недавно задумалась: работая с текстом Артура Миллера, который написал «Суровое испытание», или со сценарием Ника Хорнби для «Бруклина», я столькому научилась — у меня была уникальная возможность прожить написанные ими слова. Я чувствую, что реально взрослела через них, понимаешь?
ФОСТЕР: Конечно.
РОНАН: Я стала лучше осознавать ценность написанного и произнесенного слова. Хотя в том же «Искуплении» мой персонаж вообще не говорил. И этот способ невербальной игры меня сильно зацепил. Я поймала себя на том, что начала сама сокращать реплики. Особенно когда работала со своим персонажем из фильма «Ханна» (Джо Райта, 2010. — Interview). Боевые движения и хореография открыли мне совершенно другой способ повествования. А в твоей новой режиссерской работе «Финансовый монстр» много длинных диалогов?
ФОСТЕР: Да, к сожалению, там все говорят. (Смеется.) Фильм снят по реальным событиям и… Черт, я совершенно не умею рассказывать сюжеты картин, которые сама сняла. (Смеются.) Если коротко — наше кино об одном громком случае, произошедшем на Уолл-стрит, где замешаны медиа и большие деньги. Со стороны — крупный проект, Джордж Клуни и Джулия Робертс в главных ролях. Но для меня этот фильм все равно маленькая история про людей, которые пытаются разобраться в том, какую на самом деле ценность имеют деньги. И на все про все у меня остался месяц без сна! Надо закончить с музыкой, звуком…
РОНАН: Ну, и успевать хоть иногда с детьми видеться, да?
ФОСТЕР: Ой, вспомнила! Я же хотела тебе рассказать, что когда первый раз смотрела твое «Искупление», поверить не могла: мой старший сын — твоя копия! Сейчас он уже, конечно, большой и крепкий 17-летний парень, ростом шесть футов. У него растут волосы на лице, и он уже совсем на тебя не похож.
РОНАН: А может, мы все-таки родственники? (Смеются.)
ФОСТЕР: Кто знает. В моем роду много ирландцев. Из графства Корк вроде бы. Я, кстати, работала с твоим земляком Нилом Джорданом. Мы вместе снимали фильм «Отважная». Он тебя так хвалил.
РОНАН: А мне говорил, что тебя обожает.
ФОСТЕР: Вы, ребята, наверное, все друг друга хорошо знаете? У вас что-то вроде маленького секретного ирландского общества в Нью-Йорке?
РОНАН: Ага. Джим Нортон, Лиам Нисон — все там. Я планирую организовать праздник в честь годовщины Пасхального восстания.
ФОСТЕР: Что это?
РОНАН: Ну, восстание 1916 года было самым важным сопротивлением в борьбе Ирландии за независимость, которая длилась 700 лет. И даже мое имя означает «свобода», так что я вроде как обязана не просто дома отпраздновать.
ФОСТЕР: И что вы обычно делаете в этот день?
РОНАН: Думаю, то же самое, что мы делаем каждый День святого Патрика. Наряжаемся в зеленое, пьем много гиннесса и поем. Так заканчиваются все похороны, крещения и свадьбы в Ирландии.
ФОСТЕР: Я лишь раз была в Дублине и отлично провела время. Но полностью промокла под дождем.
РОНАН: Эх, я думала, ты сейчас расскажешь, как сошла с самолета, тут же выпила пинту пива — а дальше ничего не помнишь.
ФОСТЕР (смеется): Если бы!
