Мятежная Баронесса, Эйзенштейн о Диснее, «Духи земли» и «Снежная королева»

1

Что читать в этом месяце. И зачем.

ХАННА РОТШИЛЬД. БАРОНЕССА

Фантом Пресс, 2014
Перевод с английского: Любовь Сумм

Баронесса де Кенигсвартер, урожденная Панноника Ротшильд, к концу жизни стала просто Никой, и метаморфоза имени вполне отражает особенность ее жизненного пути. Отпрыск одного из богатейших семейств мира, она росла в закрытом особняке на попечении гувернеров. В 21 год была представлена ко двору (Панноника из английской ветви разбросанного по миру семейства) и вскоре сделала удачную партию ― вышла замуж за французского дипломата, баронета, от которого родила пятерых детей. На этом предсказуемая часть биографии заканчивается.

В 1948 году в возрасте 35 лет, находясь в Соединенных Штатах, уже по дороге в аэропорт баронесса услышала пластинку тогда еще никому не известного джазмена Телониуса Монка. Она ставила ее снова и снова, пока не пропустила самолет. Так началась ее новая жизнь: Ника бросила семью и отказалась от своего положения в обществе, чтобы стать меценатом и музой для нищих чернокожих джазменов. Среди ее друзей и протеже не только Монк, но и Майлз Дэвис, Чарли Паркер, все более-менее заметные фигуры джазовой тусовки второй половины ХХ века.

Внучатая племянница Панноники ― Ханна Ротшильд ― рассказывает историю жизни своей эксцентричной тетушки с соответствующим вдохновляющим пафосом: вот как можно решиться стать тем, кем хочешь быть, наперекор стереотипам и обстоятельствам. Книга в помощь детям богачей и всем нерешительным простым смертным.

СЕРГЕЙ ЭЙЗЕНШТЕЙН. ДИСНЕЙ (СЕРИЯ MINIMA)

Ад Маргинем, 2014

Издательство «Ад Маргинем» выпускает очень симпатичную ― и визуально, и по содержанию ― серию карманных книжечек Minima. Вместе они составляют любопытнейшую подборку эссе, очерков, интервью, манифестов известных деятелей искусства, философов и социологов. Объединяет тексты попытка описания новых социальных или культурных явлений ― таких, чье устройство и будущее пока туманны, о которых еще не совсем понятно, что думать и как говорить.

Наравне с текстами о сегодняшних реалиях в серии встречаются статьи классиков авангарда о явлениях ХХ века ― вещи, которые для нас уже стали привычными, для них были пугающими, завораживающими признаками нового времени. Вирджиния Вулф размышляет о кинематографе, Осип Брик о рекламе, Бертольд Брехт о радио. В последней новинке серии Сергей Эйзенштейн пытается выявить корни своего восхищения работой Уолта Диснея, чье творчество он называл «величайшим вкладом американцев в мировую культуру».

Именно похождения анимированной мыши оказались для советского режиссера идеальным примером того, как формальными средствами чувственно воздействовать на зрителя. Прибегая к антропологическим исследованиям, он показывает, как Дисней обращается напрямую к глубинному строю человеческой психики, как безбашенность и неограниченные физические возможности рисованных персонажей сообщают зрителю экстатическое ощущение свободы от любых условностей. Незамыленный взгляд, интеллектуальное усилие, направленное на то, что мы уже привыкли считать понятным и неважным (как мелькающие на экране телевизора, много раз виденные мультики), и есть основное достоинство этой серии.

КАТРИН КОЛОМ. ДУХИ ЗЕМЛИ

Kolonna Publications, Митин журнал, 2014
Перевод с французского: Ирина Мельникова

Швейцарский кантон в начале ХХ века: консервативные нравы, семейные дрязги, дележ наследства, ранние смерти, браки по расчету. Здесь девушке, не вышедшей замуж, легче сойти с ума, чем вытерпеть ядовитую жалость окружающих. Фамильный замок получает тот из детей, кто раньше женится ― так что лучше поторопиться, хоть и будешь страдать всю жизнь под каблуком тирана-жены, от смеха которой лопаются стекла во всей деревне.

Катрин Колом чуть преломляет, абсурдистски сдвигает эту мрачновато-романтичную картину провинциальной жизни, отчего она становится и жуткой, и прекрасной. Не зря Колом ставят в один ряд с важнейшими модернистами, с Вирджинией Вулф и Марселем Прустом: она запускает нелогичное течение времени, которое превращает все события в подобие собственных воспоминаний читателя.

Действие разворачивается в обратном порядке, последствия становятся известны раньше причин, уступки мелким радостям, повлекшие большие несчастья, открываются глупыми несуразицами уже тогда, когда вся непоправимость и тщета жизни вывалены перед нами целиком. Душевные травмы, невосполнимые потери и разбившиеся мечты вообще не имеют своего места в хронологии ― они не случаются и не проходят, просто находятся в центре жизни всегда, от начала до конца, всплывают снова и снова.

По этой спирали навязчивых образов и воспоминаний Колом погружает нас в свое повествование. Оно не захватывающее, но затягивающее: постепенно обнаруживаешь себя внутри этого самого кантона, внутри старого замка, внутри каждого ― будь он жалок или опасен ― из героев.

МАЙКЛ КАННИНГЕМ. СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА

АСТ: Corpus, 2014
Перевод с английского: Дмитрий Карельский

У Каннингема есть набор любимых романных «фетишей» ― в его книгах всегда есть наркотики, музыка, нетрадиционные сексуальные отношения, смертельная болезнь. Это фигурки, которые он переставляет на поле своих произведений, каждый раз волшебным образом получая по-новому звучащую комбинацию. Есть у него и магистральная тема — тот момент, когда свойственное юности острое ощущение собственной исключительности и многообещающей важности всего происходящего сменяется зрелой, среднестатистической жизнью.

Каннингема интересует стратегия проживания этого слома: ей может стать смирение, перемена характера или ― для самых упрямых и трагических персонажей ― смертельная невозможность перейти в новое качество. В «Снежной королеве» весь каннингемовский набор на месте, разве что юность уже оставлена за кадром, дана лишь как биографический бэкграунд.

Все перипетии ― поиск настоящей любви, смерть близкого человека, экзистенциальные прозрения, непобедимые зависимости, творческие неудачи ― происходят с теми, кто все это уже не раз переживал или кому переживать это как будто уже несколько поздно. Из-за этого роман становится менее острым, действительно немного «снежным», будто припорошенным, более медлительным и меланхоличным, чем предыдущие книги. И этот печальный ритм ему очень идет, добавляет удивительной точности.

ТЕКСТ ОЛЬГА ВИНОГРАДОВА

Интервью
Добавить комментарий