Спор о том, может ли террорист оказаться на обложке глянцевого журнала, говорит, что мы снова живем во время, когда все — политика.
Августовская обложка американского Rolling Stone с подозреваемым в осуществлении бостонских взрывов Джохаром Царнаевым уже неделю обсуждается в западных блогах и газетах. Претензия у губернатора Массачусетса, мэра Бостона и дистрибьюторов одна — журнал, поместивший фотографию террориста на место, традиционно предназначавшееся для рок- и поп-звезд, делает из преступника икону и секс-символа.
У циничного человека из медиа возникает совсем другой вопрос: зачем помещать на августовскую обложку человека, чей информационный повод прошел в апреле? Rolling Stone отправил в Кембридж, где учился Царнаев, журналистку Джанет Рейтман и опубликовал подробный репортаж о том, «как обстоятельства превратили симпатичного мальчика в массового убийцу». Сам репортаж, который кроме как «старыми новостями» не назовешь, никого не задел — хорошая профессиональная работа, но сейчас столько букв мало кто может осилить. Люди возмущаются именно обложкой, и тут начинается самое интересное.
Люди в ярости не от самого факта присутствия Царнаева на обложке журнала. В конце концов, эта же фотография была в свое время на первой полосе The New York Times, и тогда это никого не смутило — газеты пишут новости, а в апреле Царнаев, как это цинично и грустно ни звучит, был ньюсмейкером. И мало кто в связи с этим вспоминает, что Rolling Stone не впервые ставит на обложку массового убийцу — в июне 1970-го, через десять месяцев после убийства беременной актрисы Шэрон Тейт и ее друзей, на ней оказался один из самых одиозных преступников прошлого века Чарльз Мэнсон, и такой статус он получил в том числе благодаря прессе.
Но во времена до политической корректности и интернета вряд ли это считалось крамолой — журнал обращался к Мэнсону не как к герою, а как к человеку, из-за которого закончилась радостная эпоха хиппи, в чем, конечно, не было его личной заслуги. Как и Царнаев, Мэнсон был просто убийцей. Фотографию Мэнсона сопровождал вынос «Невероятная история самого опасного человека в мире», и хотя формально редакторы сделали свою работу, указав, что речь идет именно о преступнике, в подсознании читателей все равно остаются самые сильные слова: «Невероятная», «самого», «в мире».
Так убийца обрастает мифами, так что, как выразился исследователь американского трэша режиссер Джон Уотерс, подробно показавший в «Мамочке-маньячке» (1994) короткий процесс превращения преступника в знаменитость: «Если бы Чарльз Мэнсон вошел сейчас в ресторан, он получил бы не худший столик, чем Стивен Спилберг».
Но людей возмущают не преступники на обложках вообще — только на обложках глянца, по законам которого любой человек обязан быть поданным в выгодном свете. И даже несмотря на слово «монстр» в выносе, редакция при помощи интонации остального текста пытается нас убедить, что перед нами обычный симпатичный мальчик, оказавшийся жертвой обстоятельств и жестокости окружающих.
И тут разрыв шаблона играет на руку самому журналу, который пытается выжить в перенасыщенную информацией эпоху. Редакция будто говорит нам с обложки: «Мы хотим вернуться в 1970-е, вспомнить, из-за чего нас полюбили читатели в первую очередь». Да, Rolling Stone воспринимается читателями как музыкальный журнал. Но он возник в то время, когда музыка и была политикой. И в 1970-м не было ничего странного для журнала, к тому же недавно запустившегося, без наработанного бэкграунда, поместить на обложку Мэнсона между обложками с Дженис Джоплин и Джимом Моррисоном.
Политика сегодня и есть «новая музыка»
Никакая журналистика не существует в безвоздушном пространстве, и если и обвинять прессу в гламуризации преступника, то в той же мере, в какой обвинять американских девочек-иммигранток — новое население Америки, чьи интересы представляет Барак Обама, — создавших фанатские группы Free Dzhokhar. Прошли времена, когда глянец избегал политики, ставил на обложки поп-звезд и зарабатывал этим кучу рекламных денег. Сейчас журналы пытаются выжить и найти новую повестку дня, а политика сегодня и есть «новая музыка».
Политики теперь — не старые седые консерваторы Ричард Никсон или Леонид Брежнев. Мишель Обама стала первой президентской женой, дважды удостоившейся обложки Vogue. До нее на поле моды выступала только Джеки Кеннеди, как раз жившая в такую же эпоху перемен, только с обратным вектором. Восторги по поводу Алексея Навального связаны не только с его деятельностью в качестве блогера, критика власти и оппозиционера, но и с его внешностью. Сейчас он гораздо более влиятельная ролевая модель для мужчин определенного возраста и занятий, чем бесполый глянцевый Джастин Бибер.
В издательском бизнесе происходят тектонические сдвиги, и издателям часто терять нечего — или играть по-крупному и рисковать, или закрывать никому не нужные издания. Хозяин Rolling Stone Йенн Уэннер давно пытается вытащить журнал из тупика и сделать более релевантным времени: два месяца назад назначил своего сына Гаса для надежности руководить сайтом, а в конце июня уволил издателя журнала.
Судя по всему, обложка с Царнаевым — результат этих перемен. Бумажная версия новостного еженедельника Newsweek закрылась, но это не значит, что общественно-политический формат умер. Наоборот, форматы мутируют, скандалы помогают продавать журналы, сколько бы дистрибьюторы ни отказывались от тиражей из этических соображений. Потому что сколько бы чистоплюи ни кричали, что нельзя показывать террористов сексуальными, иногда просто человек рождается привлекательным, и задача прессы — отзеркалить этот факт читателю и показать ему, насколько он, читатель, слаб, несовершенен и зависит от чужого мнения.
ТЕКСТ ГЕННАДИЙ УСТИЯН
