Джек Николсон смотрит на меня, еле скрывая ярость. Когда Джек злится, он становится очень тихим. Сейчас он еле сдерживается, слова с трудом слетают с его губ. Он говорит мне, что больше не готов слушать очередную ложь. Меня почти физически трясет от предчувствия опасности, повисшего в воздухе. Я пытаюсь оправдываться, но слова путаются. Удар. Моя левая щека, на которой остался красный след от пальцев, горит. Второй удар, кажется, сместил шейный позвонок. Пощечины застают меня врасплох, только после второй я поднимаю руки, чтобы заслониться от следующих, которые, я знаю, последуют. Опять удар. Он продолжает меня бить, пока я не теряю равновесие и не падаю на кушетку, сотрясаясь от рыданий.
«Снято! — говорит Роман Полански. — Еще дубль». Роман со зловещей ухмылкой готовит съемочную группу к следующему дублю, подозрительно наслаждаясь процессом. Сейчас середина октября 1973 года, мы с Джеком репетировали сцену между нашими персонажами Джейком Гиттсом и Эвелин Малрэй несколько часов. Это важная для фильма сцена, во время которой наконец разрешается ее главный конфликт и тайна сюжета становится явной. Мы долго пытаемся поставить сцены с пощечинами без самого физического контакта: Джек имитирует удар, я отклоняюсь, будто он случился. Но получается неестественно, всегда есть несколько секунд перед ударом, когда Джек боится не рассчитать и по-настоящему меня ударить, и после того, как я получаю оплеуху, потому что реагирую или слишком поздно, или рано. То есть, иногда наши движения совпадают, но несколько раз подряд идеально все равно не выходит.
Наконец я говорю Джеку: «Мне все-таки кажется, что ты должен ударить меня по-настоящему. Иначе ничего не выйдет». Джек спрашивает с сомнением: «Уверена, Чучело?» (так он меня называл). Киваю. Мы сделали это, и у меня долго еще болело все лицо, но сцена того стоила — в ней не было ни одной фальшивой секунды.
«Китайский квартал» стал одним из трех фильмов с моим участием, которые попали, наряду с «Бонни и Клайдом» и позже — с «Телесетью», в золотой фонд кино. Мне крупно повезло, что я приложила руку к созданию этих шедевров. Тем хуже, что у меня не сложились профессиональные отношения с Романом Поланским, первоклассным режиссером из Европы. Я знаю, что в детстве он еле избежал смерти в концлагере и у него были сложные отношения с женщинами на протяжении всей его жизни. В основном он предпочитал молодых податливых девушек. Я такой точно не была, поэтому конфликты начались сразу, как мы приступили к съемкам.
Зато мне повезло иметь такого внимательного и талантливого партнера, как Джек Николсон, который стал близким другом. Я считаю Джека одним из великих героев кино и ставлю в один ряд с Джеймсом Кэгни, Хамфри Богартом, Гэри Купером и другими великими. Помимо того, что он великолепный актер, он еще настоящий оригинал, который всегда все делает со стилем и по-своему и в хорошем смысле сумасшедший.
По воскресеньям вся наша компания садились в «Роллс-Ройс» Джека — Лу Адлер, Кэрол Кейн, которую все называли Уайти, Анжелика Хьюстон, Гарри Дин Стэнтон и наш дорогой парикмахер Ара Галлант, придумавший мою прическу в «Китайском квартале», и отправлялись в наш любимый лос-анджелесский ресторан El Cholo, в котором подавали лучшие начос и гуакамоле. Мы могли там сидеть весь день за едой и маргаритами и болтать о работе, политике, жизни, спорте, а потом отправляться на рок-концерты. Помню, больше всего мы любили Джеймса Тейлора.
Я всегда предпочитала избегать романов с партнерами по работе и только дважды нарушила это правило. Хотя в самом начале нашей совместной работы на «Китайском квартале» и был момент, когда мы с Джеком могли стать любовниками, я все же хранила верность Питеру (Вульфу, первому мужу Данауэй, лидеру группы The J. Geils Band. — Interview), а Джек только начал встречаться с Анжеликой, так что не сложилось, и слава богу. Мне, если честно, иногда становилось не по себе в компании Джека или Уоррена Битти, с которым я снялась семью годами раньше в принесшем мне славу фильме «Бонни и Клайд». Они вели образ жизни настоящих кинозвезд и были безнадежными бабниками. Мы даже обсуждали это с Джеком в его трейлере перед съемками, и он признался, что его смущает тот факт, что рано или поздно он начинал встречаться с бывшими подругами Уоррена или наоборот, как будто их тянуло к одной и той же недосягаемой женщине. Ему это совсем не нравилось.
С самого начала Джек отнесся к «Китайскому кварталу» как к своему личному проекту. Сценарист фильма Роберт Тауни, которого я хорошо знала по работе над «Бонни и Клайдом», был близким другом Джека и, когда сочинял Джейка Гиттса, на самом деле описывал Николсона, зная, что он не просто сыграет роль, но и БУДЕТ Гиттсом. Джек говорил, что «Китайский квартал» — не просто фильм, а состояние ума, в котором может случиться все что угодно, и считал, что во мне есть необходимая для такой роли спонтанность. Поэтому он звонил мне в Испанию, чтобы уговорить сыграть в фильме. Великий режиссер Элиа Казан как-то сказал, что я будто окружена облаком страстей — никогда точно не знаешь, что я выкину в следующую минуту, и это добавляло мне таинственности, даже опасности. Джек был уверен, что это качество было главным для исполнения роли Эвелин Малрэй. Он считал, что именно Эвелин своим экранным присутствием должна была убедить зрителей, что действие происходит в месте, где привычные логические законы не действуют. Я как будто переносила зрителей в другой мир. Джек убедил меня, что таких ролей в истории кино — раз-два и обчелся, и он был прав, хотя если вы сейчас пересмотрите фильм, вас удивит, как мало экранного времени занимает моя героиня. Я полюбила Эвелин Малрэй и я СТАЛА ею. Она — та, кем кажется, и одновременно совсем другая. Если вы принимаете эту ее двойственность изначально, никакая логика уже не нужна.
При этом сюжет сам по себе был запутанным. В детективной истории в духе Рэймонда Чандлера было все: алчность, похоть, ложь, инцест, власть, ревность, убийства и деньги. Мне кажется, Тауни не забыл ни об одном человеческом пороке. История начинается с убийства и предательства, этим же и заканчивается. У Чандлера, как и у Дэшила Хэммета, в центре сюжета часто была необычайно привлекательная роковая женщина. Мэри Астор сыграла такую в «Мальтийском соколе», и я играла Эвелин Малрэй в той же традиции.
С самого начала съемки были очень нервными и напряженными. Роман вернулся в Лос-Анджелес впервые после убийства его жены, актрисы Шэрон Тейт, бандой Мэнсона. «Китайский квартал» был для него очень важным фильмом — у него не было ни одной успешной картины со времен «Ребенка Розмари», на съемках которой он к тому же сильно превысил бюджет. На этот раз люди со студии следили за ним, вились вокруг, как стервятники.
До «Китайского квартала» я встречалась с Романом только однажды — мимоходом в Риме. Он был согласен с Джеком, что я идеально подхожу на роль Эвелин. Но с самого начала я почувствовала, что ему со мной некомфортно. Я так и не поняла почему.
Роман привык быть на площадке деспотом и решал все рабочие вопросы криком и нажимом, причем не только психологическим. Такая тактика со мной никогда не срабатывала. Я тогда, к сожалению, еще не была настолько эмоционально зрелой, чтобы проглотить оскорбление, сосчитать до десяти и сказать себе: «Ну вот этот человек так устроен, попробуй выбраться из ситуации достойно». Мой статус кинозвезды как раз к тому моменту начинал меня утомлять, и я была крайне уязвимой. К тому же я не была послушной девочкой, с которыми привык работать Роман, а признанной актрисой, и я готова была аргументированно обсуждать свою работу. Я думаю, все это вместе и привело к стычке.
Конечно, я должна была признать в Романе того крупного серьезного режиссера, которым он действительно является, и не позволять эмоциям влиять на рабочий процесс. Но я провалила это задание и жалела об этом всю мою дальнейшую карьеру. Нет ни одного журналиста, который бы не задал мне вопрос о том инциденте как едва ли не о важнейшем в моем творчестве. Никого не интересует, что я работала с великими — с Элиа Казаном, Сидни Люметом, Сидни Поллаком, Норманом Джуисоном, Стивом Маккуином, Джеком Николсоном, Пэдди Чаефским — и что во время работы с ними интересные истории происходили каждый день. Всех интересует только одно — как я поссорилась с Поланским.
Как-то раз, когда меня гримировали, Роман подошел посмотреть результат. То, что он увидел, ему не понравилось. Он хотел, чтобы я была бледнее, хотя бледнее уже было некуда — у меня бледная кожа от рождения, а с гримом она стала совсем белого цвета. Вместо того чтобы объяснить гримеру, чего он хочет, Роман схватил пудреницу и стал размахивать перед моим носом сам. Результат был чудовищным, но его манера работать — еще хуже. После этой сцены я решила, что он просто хам, и, задним числом вспоминая наше сотрудничество, понимаю, что оно граничило с сексуальным домогательством.
В другой раз мы снимали сцену объяснения между Джейком и Эвелин. Волосы на моей голове вились по моде 1930-х, как у Кэрол Ломбард. Такая прическа требует большого количества лака для волос, чтобы они прочно держались. Камера была направлена на меня. Я готовилась к сцене, почти не обращая внимания на манипуляции стилиста. Внезапно рядом со мной оказался Роман. Он резко протянул руку к моему лицу и вырвал из головы волос. Я не знала, что делать и говорить, настолько я была в ужасе от того, что он сделал. Он даже не спросил, можно ли ВЫДЕРНУТЬ ВОЛОС С МОЕЙ ГОЛОВЫ, как это бы сделал любой другой режиссер, даже если бы вдруг он захотел лично убрать торчащий одинокий волос, который заметила камера.
Это был настоящий садизм и переполнившее чашу моего терпения свидетельство жестокого обращения именно со мной, не с Джеком и не с другими актерами, а именно почему-то со мной. Роман уронил волос на пол со своей ухмылкой и пошел прочь. Я в ярости крикнула ему вдогонку: «Никогда больше не смей так со мной обращаться, слышишь?! Никогда не смей трогать меня и распускать руки!» Дело было даже не в волосе, а в постоянной жестокости в мой адрес, которую я ощущала с самого начала работы над фильмом. Я поняла, что пора провести черту, которую Роман не должен пересекать никогда.
Я ушла с площадки и направилась в свой трейлер, отказавшись сниматься хоть в еще одной сцене, пока не получу гарантии от продюсера Боба Эванса, Романа и кого угодно, кто нес ответственность за эти съемки, что подобное не повторится. Я чувствовала, что меня не уважают. А я заслужила уважение — не только как профессионал, но и как любой обычный человек.
Та конфронтация с Романом преследует меня до сих пор. Именно из-за нее ко мне приклеился ненавистный ярлык «сложная». Это слово обычно произносят как синоним перфекционизма, но только по отношению к мужчинам. Бог в деталях, и я в работе всегда стремилась к тому, чтобы выдать лучший результат, на который способна. Когда так ведет себя мужчина, окружающие аплодируют и говорят: «Настоящий мужик, настоял на своем». Если так же поступает женщина, ее называют занозой в заднице. Но я никогда не могла работать вполсилы, иначе я не добилась того успеха, которого заслуживала. И я не сожалею, что прошла через все это.
