Западные и отечественные режиссеры ценят его за умение перевоплощаться в хоккеиста, сердцееда, шпиона, циника и даже вампира. Но актерских лавров Даниле мало. В этом году он уже дебютировал как продюсер фильма «Статус: свободен», а в мае намеревается запеть. Причем сразу со сцены двух главных театров страны. Гуру эффектных музыкальных выходов Сергей Шнуров выясняет, зачем Козловскому микрофон.
КОЗЛОВСКИЙ: А в театр чего не ходишь?
ШНУРОВ: Там курить нельзя. Я и в кабаки перестал ходить. В общем, все, что я о тебе знаю, я где-то прочитал или мне кто-то рассказал. И меня заинтриговала новость о твоем выходе с кинотеатральной сцены на большую певческую. Что за проект?
КОЗЛОВСКИЙ: Формально — концерт. Но мне больше нравится «музыкальное представление». В основе — композиции американских эстрадно-джазовых певцов 1950–1960-х: Фрэнка Синатры, Нэта Кинга Коула, Тони Беннетта, Дина Мартина, Сэмми Дэвиса-младшего.
ШНУРОВ: Как-то непатриотичненько выходит. Очень странно, когда «Легенда № 17» (герой Козловского в одноименном фильме — советский хоккеист Валерий Харламов. — Interview) поет Синатру. Тебе так не кажется?
КОЗЛОВСКИЙ: Я просто актер, сыгравший Харламова.
ШНУРОВ: Ну, я ж смотрю с точки зрения обывателя.
КОЗЛОВСКИЙ: Обо мне могут думать так же, как о персонаже из фильмов «Духless», «Шпион», «Дубровский»…
ШНУРОВ: Не об этом речь. Твой концерт идет вразрез с народным трендом — корневая американская культура рассматривается нынче как вражеская.
КОЗЛОВСКИЙ: Для меня эта музыка не имеет национальной принадлежности, она о вечных ценностях. И сейчас — то самое время, когда нужно о них говорить и петь.
КОЗЛОВСКИЙ: Да. Я же вижу, как люди реагируют на песню Дина Мартина или того же Синатры, которая вдруг заиграла в кафе. Но, поверь, меньше всего в этот момент они думают о патриотизме или народном тренде. Они просто слышат красивую музыку, в которой есть огромная сила доброты и нежности. Чистая эмоция — больше ничего.
ШНУРОВ: Абсолютно твое, Данила, я понял.
КОЗЛОВСКИЙ: А на втором курсе театральной академии, когда я стал позволять себе мечтать о творческих свершениях, понял — хочу сделать концерт. Правда, не представлял как. Выпустился, поступил в театр, начались спектакли, фильмы, гастроли. Но мечту свою не забывал. И только полтора года назад случайно рассказал о ней Филиппу Киркорову. А он оживился: «Давай делать!» Я спросил: «Как ты себе это представляешь?» В общем, мы рискнули и начали работать. И, конечно, без сложностей не обошлось. У нас в стране даже нет человека, которому я мог бы позвонить и сказать: помоги избежать ошибок. Никто еще ничего подобного не делал.
ШНУРОВ: То есть?
КОЗЛОВСКИЙ: Это большой живой оркестр Сергея Жилина, сложные декорации, свет, видеоподводки, короткометражные истории, снятые на «Мосфильме», балет, бэк-вокал, компьютерная графика, наконец, сама музыка — вторая доля, определенная ритмика, синкопирование. Я не знал, с какого конца за все это браться, а главное — как петь?
ШНУРОВ: И как решился?
КОЗЛОВСКИЙ: Сделал свой первый благотворительный концерт вместе с фондом «Антон тут рядом». В художественном смысле он был очень неудачный. Но я впервые вот так вышел и спел перед людьми, преодолел психологический барьер. Тогда и сказал Филиппу: делаем.
ШНУРОВ: Киркоров же вообще «бродвееориентированный» артист. С этой историей вы в ту же сторону смотрите?
КОЗЛОВСКИЙ: Нет. Там для любой подобной темы есть определенные постановочные шаблоны, что для нашей страны, сам понимаешь, неприменимо. И дело даже не в контекстах, хотя и они тоже важны.
Я никогда не смогу петь и танцевать, как бродвейский артист. Даже если положу на это всю жизнь. Во мне течет другая кровь. Надо попытаться присвоить себе эту музыку.
Я амбициозный человек, иногда мне интересно не приходить на готовое, а создавать самому.
ШНУРОВ: Понимаю. А как появились Большой и Александринский театры? Серьезный замах.
КОЗЛОВСКИЙ: Тут один знаток русского балета даже высказался: «Не стыдно ли пускать Козловского на сцену, которая помнит балерину Уланову?»
ШНУРОВ: Новая сцена Большого, что ли, помнит Уланову?
КОЗЛОВСКИЙ: Видимо. В Большом уже совсем другая, более демократичная сцена. Пространство для экспериментов в музыке, опере, балете. Мне было принципиально важно петь не на концертной, а на театральной площадке. Конечно, это еще и попытка сделать эксклюзивный вечер, привлечь к нему внимание. И мне очень важна и дорога поддержка директора Большого театра Урина Владимира Георгиевича, он в нас поверил.
ШНУРОВ: Но если говорить о симметрии и красоте, то, конечно, второй площадкой должна была стать новая сцена Мариинки.
КОЗЛОВСКИЙ: Так и было! Мы пришли в Мариинку-2, но один из замов Валерия Гергиева озвучила нам такой бюджет, что можно было бы провести два концерта в нью-йоркском Ковент-Гарден. У меня тогда даже желания торговаться не возникло. Понял — им неинтересно.
ШНУРОВ: Дорого — значит, хорошо, всегда это говорю. (Смеется.) А жаль, такой сценический синхрон не выгорел.
КОЗЛОВСКИЙ: Уверяю тебя, историческая сцена Александринского театра, где будут проходить концерты, место не менее красивое.
КОЗЛОВСКИЙ: Но за ней ведь интересно, туда хочется идти. Сейчас в постпродакшене романтическая комедия о расставании «Статус: свободен», где я сопродюсер и исполнитель главной роли. Режиссер Павел Руминов как-то рассказал одну историю, которая мне очень понравилась. Мы начали работать над сценарием, потом дали почитать его продюсеру Сергею Ливневу — и стали вместе делать это кино.
ШНУРОВ: Продолжая параллель с армией, про тебя можно сказать: плох тот артист, который не мечтает стать режиссером. Так?
КОЗЛОВСКИЙ (смеется): Хорошая параллель. Меня устраивает.
ШНУРОВ: В кино, как в казарме, — абсолютная иерархия.
КОЗЛОВСКИЙ: Прав. Но я бы не стал говорить за всех. Есть артисты, которые в силу своего таланта и потенциала явно должны быть режиссерами и продюсерами. Должны хотя бы попробовать. Удачные примеры есть. Тот же Бен Аффлек — и актер отличный, и режиссер, достойный «Оскаров», кассовых сборов и хорошей критики. Я, конечно, амбициозный человек, и мне так же интересно иногда не приходить на готовое, а создавать что-то самому.
ШНУРОВ: О, пока не забыл, еще вопрос про Киркорова. У тебя нет боязни всех этих искусственных перьев, буффонады в плохом смысле слова? Лично у меня Филипп Бедросович с ними ассоциируется.
КОЗЛОВСКИЙ: Ты знаешь его лично?
ШНУРОВ: Ну, положим, я с ним не выпивал. Но брал у него интервью — дважды.
КОЗЛОВСКИЙ: Я не буду отрицать, что меня в принципе интересует общественное мнение. Но мне даже сам факт твоего вопроса неприятен, почти отвратителен. В Америке или Европе, когда разные творческие люди объединяются, чтобы сделать что-то интересное, новое, непривычное, к ним проявляют гораздо больше интереса и доверия. А у нас обязательно найдется немало дебилов, которые будут говорить о чем угодно, только не о творчестве.
КОЗЛОВСКИЙ: Не выше. Меня задевает. Эта человеческая заскорузлость, пошлость, провинциальность, низость, чудовищная ограниченность и тупость. И эмоционально тратиться на это бессмысленно.
ШНУРОВ: Россия — страна не текста, а контекста. Тут именно сплетни определяют место, которое займет культурное событие. Это застарелая болезнь, о ней можно говорить часами, но интервью не мое. Вопрос был в другом: не страшно ли тебе было связываться с теми сознательными или бессознательными ассоциациями, что у большинства связаны с именем Киркорова?
КОЗЛОВСКИЙ: Нет, не страшно. Более того, я очень благодарен Филиппу за все, что он делает для этого проекта: за его азарт, профессионализм, талант, колоссальное трудолюбие и за готовность рисковать ради проекта, которого никто в России до этого не делал. Вообще, у нас потрясающая команда. Режиссер Алексей Агранович, дирижер Сергей Жилин и его оркестр «Фонограф», хореограф Олег Глушков, оператор Денис Аларкон, режиссер фильмов Паша Руминов и многие другие. Это команда, которая способна удивлять.
ШНУРОВ: Круто. Полагаю, вы сломаете стереотипы. Удачи!
Сергей Шнуров
