Департамент культуры Правительства Москвы организовал Первый Международный форум с единственной целью — выстроить открытый диалог власти и народа. К чему пришли и о чем спорили, по горячим следам докладывает Елена Замятина.
Такая уж слава у Манежа — то ярмарка меда, то фестиваль народного промысла. Поэтому никак не получилось избавиться от ощущения, что собираешься не на на Московский культурный форум, а идешь на выставку народных достижений Департамента культуры г. Москвы. А шли, надо сказать, все: от хипстеров до светских героев, от кураторов (а кто нынче не куратор?) до художников и музыкантов.
Сергей Капков, казалось, задумывал Форум как своеобразный отчетный концерт для собственной команды. Получилась ожившая мечта фейсбука — со «страничками» любимых городских площадок, бесконечными обсуждениями (и скандалами!), разными группами по интересам, лайками и вечеринками.
Пространство Манежа, пусть и сохранило свои пугающие бездушные размеры, но все-таки довольно затейливо организовалось так, что всем в этом Ноевом ковчеге нашлось место. Сравнение, надо сказать, вполне оправдано: первый мокрый снег за окном был серьезным поводом долго не покидать этих стен, а внутри каждой «твари» — музею, городской инициативе, лавке, школе и проекту — было где развернуться.
Вся эта машинерия, казалось, приводилась в движение совершенно одномоментно. Идешь по первому этажу — слева флешмоб, справа продают корейские пирожки пян-се, чуть поодаль дети перестраивают город вместе с Музеем Москвы. На минус втором, в бесконечных переговорных колодцах шли довольно оживленные дискуссии — слушателям не хватало мест, многие толпились у входа, выглядывая интересующих спикеров. Ближе к вечеру из-за возвышения амфитеатра на первом этаже стали доноситься звуки репетирующего оркестра. Должны были давать оперу Василия Бархатова «Ревность».
Ну, то есть как, оперу. «Это компиляция, — поясняет Василий, — причем, выстроенная в хронологическом порядке: от Шуберта до Вагнера, вокруг совершенно универсальной темы ревности и сопряженных переживаний». К сожалению, этот жанр не все смогли оценить, и, судя по перешептыванию тех, кто направлялся к выходу между ариями, не все узнали знаменитые произведения. Некоторые и вовсе приписали сочинение исключительно таланту Бархатова (надо понимать, недюжинных усилий им стоило не обращать внимание на разъяснительные комментарии на сцене).
Многие при этом удалялись не столько из амфитеатра, сколько в направлении уже накрытых баров. Тут важно пояснить, что рядовые посетители ярмарки, простите, Форума, покинули к тому моменту здание, и первый этаж преобразился в абсолютно светское пространство, где уже к десяти вечера собралась приятная, но разношерстная компания: Анна Дюльгерова, Ким Белов, Евгений Митта, Марк Гарбер, Регина фон Флемминг, Эва Вострокнутова и многие другие.
Последняя, к слову, продолжила вечер своим диджей-сетом. Главной темой разговоров стал курьез дня: как гражданское общество ворвалось в оазис культуры и парковых зон. Дело в том, что еще днем Форум попал в новостные ленты. Причиной послужило едва не сорванное выступление Сергея Капкова. Сумасшедшие активисты ворвались в здание Манежа и стали разбрасывать феноменальные, достойные Оруэлла листовки.
Что-то вроде: перед вами чванливый бюрократ, посланный «этой гейропой» душить и уничтожать искусство. Классика. Вообще за все дни работы Форума Департаменту культуры пришлось отразить достаточное количество претензий разной тональности. Но это того явно стоило. Ведь у людей вновь появилось давно забытое ощущение (пускай, даже и иллюзорное) диалога с властью. «Велодорожки где?», «Когда проведем гей-парад?», «Театр верните!» — можно было услышать на заседаниях, продолжавшихся все время работы Форума.
С театрального вопроса, а именно с «Театра.doc», лишившегося своего помещения в семьдесят два квадратных метра, началось пятничное ток-шоу, которое модерировали Сергей Капков и Алена Долецкая. К разговору пригласили режиссеров Никиту Михалкова и Бориса Хлебникова, генерального директора Первого канала Константина Эрнста, телепродюсера Веру Оболонкину, худрука Бориса Юхананова, директора ММСИ Василия Церетели, композитора Сергея Невского и писательницу Татьяну Толстую.
Проясню сразу, дабы развеять тревожное ожидание: театр в беде не оставят, здание ищут, можно расходиться. После того как болезненный вопрос о судьбе новой драмы в Москве был снят с повестки, дискуссия стала выстраиваться, словно из солидарности, почти по ее — новой драмы — законам. Конфликтов у нас по большей степени два — цензура и деньги — о них и спорили.
«Вот почему вам дают много денег, а другим режиссерам не дают вовсе?» — вопрос Алены Долецкой к Никите Михалкову был встречен оживлением и аплодисментами и тут же прерван объявлением по громкоговорителю: «Внимание, Романова Варя семи лет, мама ждет тебя на детской площадке» — невозможно трогательная деталь. Казалось, кто-то нарочно спродюсировал такой человечный эпизод.
Впрочем, великий режиссер, нисколько не смутившись, стал ответствовать максимально неуловимыми формулировками: «…То, что мы делаем, даже вне зависимости от того, что это нужно тем, для кого мы работаем, и пр. и пр. И вот! В борьбе между художником и чиновником-бюрократом побеждает тот, кто более настоящий», — афористично резюмировал Никита Сергеевич. Сидящий слева от него режиссер Хлебников стал как будто бы еще грустнее обычного.
«Все деньги, что мы получаем от государства, — они все на экране, все! Все исторические планы сняты на чистом сливочном масле», — стал распаляться мэтр, и в рядах зрителей немедленно начали припоминать его последний холестериновый опус — фильм «Солнечный удар».
К спикерам присоединяется чуть опоздавший Константин Эрнст и выхватывает аплодисменты под комментарий Капкова: «Кумир молодежи!» — эффектная интермедия. В это время Сергей Александрович предлагает высказать отличное от Михалковского мнение Борису Хлебникову и формулирует проблему так: «У нас ежегодно снимают три с половиной тысячи часов телевизионных сериалов, да? При этом есть ощущение, что там вообще нет талантливого искусства.
Как выходит, что там, где есть рынок, нет общественной дискуссии? Почему нет жесткости со стороны аудитории?» Режиссер деликатно выступает в защиту ущемленного искусства: «Вот, к примеру, широко обсуждавшийся недавно совершенно блестящий проект Миндадзе (речь о фильме «Милый Ханс, дорогой Петр»), — и нет никакой поддержки. Мединский (министр культуры РФ) начинает говорить о нем на уровне: «Нет, немцы не работали перед войной в России».
Выходит, это уже вопрос личного отношения государства в духе «кто полезен, кто не полезен», а не работа законодательной и распределительной систем. Я лично имел опыт с телеканалом «Россия», когда написал сценарий про священника и хирурга Войно-Ясенецкого. Он был принят без единой поправки. После чего его негласным образом дали почитать представителям РПЦ, и вскоре проект тихо прикрыли».
Увы, Хлебникова прервала цензура самого неумолимого, технического, характера: микрофон стал барахлить, и печальная повесть несбывшихся проектов на том была завершена. Заминки, правда, не произошло. Небезразличную ей тему подхватила писательница и публицист Татьяна Толстая: «У меня, собственно, вопрос следующий: как это нет цензуры? Куда она делась-то? Я вот сижу тут в качестве живого примера.
Я просидела ровно двенадцать лет на телевидении и видела, каким образом вымываются проблемы и конфликты из нашей передачи (имеется в виду «Школа злословия» на НТВ). А ведь еще можно и вовсе вывести тебя в эфир в два часа ночи, когда рейтингов быть не может, а потом и совсем закрыть: «У вас же нет рейтинга! У нас тут будут песни, пляски и мудями тряски!» (Нервный смех в аудитории.) Это слово употреблять можно, кстати! Четыре главных слова нам запретили, а произнесенное мною сейчас — забыли», — торжествующе подытожила Толстая.
В защиту государственной машины уже с привычным смирением стал выступать глава депкультры: так, дескать, и так, цензура — это Фурцева, а я никому никогда не звоню. Звонков сверху вообще на самом деле не бывает. Это какой-то фантастический миф, вроде раздается звонок — и воцаряется испуганная тишина: «Нет такого!»
Татьяна Никитична неумолима:
— А вот наша программа закрывается!
— Поверьте, нет на самом деле никакой цензуры…
— Цензура — это когда закрывается наша популярная программа под надуманным предлогом!
Побеждает энергетика Толстой: «И ведь надо было удушить именно нас!»
За коллег предложили вступиться Константину Эрнсту:
— Послушайте, но любая программа, прожившая более трех лет, считается долгожителем.
— Мы выходили в эфир двенадцать лет, — кокетливо поправляет писательница. — А ведь это четыре прожитых жизни!
Впечатляющие цифры наконец подводят черту под этим крестовым походом в защиту свободного ТВ в лице одной передачи. Но какой бы жаркой ни была дискуссия, ровно через час она закончилась. По протоколу. Поверьте, это был первый в истории коллективный public-talk, который не просто не утомил, но даже немного расстроил своим неукоснительным следованием регламенту.
Справедливости ради надо добавить, что это суждение остается безусловно верным и для всего Форума культуры, который в этом отчете отражен совсем пунктирно, а обсуждаться будет еще, надо думать, долго. Особенно если весь объем прозвучавших на нем здравых предложений начнет понемногу материализовываться.
ТЕКСТ ЕЛЕНА ЗАМЯТИНА
