Ирина Апексимова: «У нас нет кинодраматургии для тех, кому за 30»

 С режиссером вашего «Суинни Тодда» Алексеем Франдетти я осенью общался на тему «Гордости и предубеждения», предыдущего мюзикла, который он ставил в МХТ. Тогда мы пришли к выводу, что чем больше жизнь за пределами театра становится похожа на Великую депрессию, тем больше зрители валят на яркие и радостные мюзиклы. Вы чувствуете что-то похожее?

Ну, что касается «Суинни Тодда» — легкой постановкой-то это назвать трудно.

 Скажем так, нуарная легкость.

Она — неглупая легкость. Сюжет-то достаточно глубокий, непростой. Люди точно идут в театр, и мне не кажется, что идут от того, что в жизни сейчас мало осталось места для живых, настоящих эмоций, виртуальная реальность поглощает нашу жизнь, в тот момент как настоящая проходит мимо. А может быть, и из-за непростой экономической ситуации, как это было, скажем, в 90-е. Когда театр остался единственным доступным удовольствием.

 Нет, в плане театра параллели чаще проводят не с экономическим кризисом, как в 90-х. А с «тяжелой жизнью» в общественном измерении — цензура и так далее. Условные 1953-й или 1984-й годы.

О Господи! Ну, я могу сказать одно: театр становится модным. Как сейчас модно говорить, становится «трендом». Наверное, благодаря режиссерам, которые привели в театр, скажем так, публику уже достаточно искушенную.

 А когда и как возникла идея делать именно этот мюзикл? По чьей инициативе?

Инициатива была Франдетти. Он принес этот материал к нам в проект «Репетиции», который был весь прошлый год. Алексей участвовал в нем именно с «Суинни Тоддом». Как я понимаю, он не особенно собирался делать этот спектакль. Потому что когда зашла речь о том, что мы именно это делаем, и я сказала: «Выпускаем зимой», он мне сказал: «А давай сделаем историю любви?». Ну, тут уже я уцепилась за эту историю и сказала: «Нет, давай поборемся за «Суинни Тодда»». Сейчас жанр мюзикла вообще стал, конечно, очень популярен: одно то, что его ставят не только в музыкальных театрах, но и драматических… Эта история очень отличается от большинства мюзиклов своей нелегковесностью. При невероятно красивой, но очень сложной музыке, его нельзя назвать мюзиклом, это скорее музыкальный триллер. Конечно, это история, которая очень подходит для «Театра на Таганке», потому что «Суини Тодд» — это своеобразный «Гамлет», с глубокой и сложной драматургией, подразумевающий серьезные вокальные возможности, поэтому, учитывая музыкальную подготовленность трупы, в нашем случае все сошлось.

 Что нового готовите для зрителей, которые уже видели эту историю в фильме Тима Бертона?

Если честно, фильм я не досмотрела. При всей моей любви к Джонни Деппу. Посмотрела где-то минут 20 с лишним. В спектакле, мне кажется, эта история гораздо живее и продвинутее. Тут зрители становятся непосредственно участниками действия.

 «Иммерсивности» подпускаете?

Любят у нас непонятные заграничные слова! Пару лет назад, я помню, бомбой было слово Verbatim. Хотя, вообще-то, в переводе на русский это просто «наблюдение». У нас просто нет «четвертой стены» между сценой и зрителями.

 Насколько тяжело вам дается «переключение» между ролями? Директор театра, актриса, плюс проекты на телевидении…

Я не переключаюсь между ролями. В театре у нас сейчас репетиционный нон-стоп, мы с октября выпускаем уже третий спектакль на большой сцене, и это очень интересно, вечерами выхожу на сцену в качестве актрисы — и это еще интереснее, тогда я отключаюсь от своих обязанностей как директора.

 Кстати, о них. Вы ведь отчитываетесь перед московским Департаментом культуры. Как вам работается с Кибовским? Почувствовали разницу по сравнению с временами Капкова?

Ну, они абсолютно разные люди, и отсюда разная манера общения. Мне было прекрасно работать с Капковым, и не могу сказать, что некомфортно работать с Кибовским.

 Поговорим о планах. Есть ли какие-то великие режиссеры, у которых вы давно хотели бы сыграть или пригласить с постановкой в «Театр на Таганке», но до сих пор не получалось?

«Хочешь рассмешить бога, расскажи ему о своих планах». На данный момент есть два режиссера, у которых я бы мечтала хотя бы где-то вынести поднос на заднем плане, и с ними мы как раз ведем переговоры о постановках в нашем театре. Какие имена и когда это будет — я озвучу после того, как мы ударим по рукам. Вообще, что касается этого театра, я бы не очень хотела приглашать сюда знаменитостей. Хотя первый шаг, который я сделала после того, как меня сюда назначили, был именно такой — я стала обзванивать наших звезд. По тем или иным причинам, отказались все: кто-то категорически, у кого-то не сложилось по времени — график же у всех прописан и расписан надолго вперед. И когда мы начали делать проект «Репетиции» с молодыми режиссерами, я поняла: слава богу, что тогда ничего не случилось.

 А с кем из друзей и близких советуетесь в процессе работы как актриса или как руководитель театра?

Как актриса я никогда ни с кем не советуюсь. Я могу просто спросить по результату: «Ну как?» — не более того. Как директор театра с Видасом Силюнасом, он доктор искусствоведения и мой педагог.

 Кроме него, вы учились и работали с самыми разными мастерами — от Табакова и Виктюка до знаменитой лондонской школы Barbican Center. Система подготовки актеров на Западе сильно отличается от российской?

В Нью-Йорке главное, что я помню из того, что меня поразило, — поют все. Из любого голоса и из любого артиста они могут сделать поющего. Видимо, у них сама система как-то по-другому отстроена, чем у нас. У нас с этим сложнее: или дано, или не дано. У них все танцуют — любого возьмите, каждый актер может работать на Бродвее. Актер должен быть все время в работе и в разной. Без практики все это теряется.

 На данный момент вы все-таки решили, что больше не планируете пробовать себя в кино? Или просто не загадываете? В интервью «Комсомольской правде» в феврале этого года вы сначала говорили, что не снимаетесь больше в кино, потому что «интересные роли кончились», а потом почти сразу, что «понимаете, что, по сути, практически никаких значительных ролей и не сыграли». Мне показалось, что тут есть какое-то противоречие. Как это кончились роли, а до этого были какие? Интересные, но незначительные? Что изменилось?

Единственный фильм, за который мне как актрисе не стыдно, это «Клетка». Все остальное — тиражирование типажа. Меня использовали, мою внешность: короткие волосы, достаточно низкий голос. Кроме «Клетки», я всю жизнь играла «женщину с ружьем». В какой-то момент это надоело. Хочется уже поработать Актрисой. Сейчас я уже стала старше для той женщины с ружьем. А у нас не существует кинодраматургии для тех, кому за 30. «Про любовь» у нас означает, что все про 20-летних. А дальше люди не живут. Играть мам и бабушек? Не хочу, не буду, мне не интересно. Я закончила смотреть эти предложения после того, как мне прислали сценарий: «Ирине Апексимовой, для ознакомления, роль: Мама Зины». Даже не помню, как назывался сериал. Тогда я решила: ну, это конец. Если у персонажа даже нет имени, просто мама Зины. Поэтому — ну, я не уходила из кино, мне просто перестали предлагать. Будет ли что-то еще из ролей? Не знаю, может что-то и появится. Человек живет надеждой.

Андрей Шашков
Интервью
Добавить комментарий