«Большие надежды» — цикл выставок, которые проходили на протяжении года в Манеже. Что вы успели сделать за это время?
Что значит «что мы успели»? Мы успели сделать девять персональных выставок и сейчас практически собрали огромную выставку молодого русского видео в Манеже — это 13 новых работ, которые мы продюсируем. Наступления такого масштаба современное русское искусство не знало.
Как вам соседство с «Православной Русью» и «Рюриковичами»?
Нормально, а как иначе. Вот у меня церковь напротив и милиция слева — я к этому соседству привык. И чего мне бояться?
Да я не про боязнь, а, например, про цензуру. Мат вот нельзя в Манеже.
Я сам не люблю мат. Что, кроме мата, Бог и судьба не дали нам отличного инструментария — великого живого могучего русского языка? Любое матерное слово заменяется блестящими эквивалентами.
Давайте вернемся к «Надеждам». Чем зрителю может быть интересна эта выставка?
Видео как жанр или как медиа очень современно, созвучно каждому, у кого в руках есть смартфон, а он есть у всех сейчас. Это мегаактуальная история, потому что воспользоваться этой технологией может абсолютно каждый. И каждый в ней может найти себя. И это любопытно наблюдать в группе: оказывается, есть такой интересный слой художников, если не сказать движение. Оказывается, есть некое коллективное сознание у этого движения. На это любопытно смотреть. Можно легко себя отождествить с ним, здесь нет видимой границы между зрителем и художником.
Помимо общего медиума, есть ли общее поле высказывания у этих художников?
И да и нет. Их объединяет повседневность, мир большого города, как правило. Или некая география, я бы сказал: она едина практически без исключения для всех, выпадает из этого ряда разве что Соня Гаврилова, которая работает с ненаселенными ландшафтами. Также художников объединяет сходное чувство юмора. И понятно, что это люди, живущие в одной культурной среде.
Я бы сказала, представители одного города и двух школ (Школы Родченко и «МедиаАртЛаб». — Interview).
Представители одного города и двух школ — конечно, это люди, живущие в одной среде, в одной социальной страте, в одной реальности. А вообще, есть еще художники из Ульяновска, Северодвинска.
Поколение новых художников производят два места в Москве или это случайный выбор художников?
Нет, это достаточно случайная история. Выбор художников — это результат некой работы между «Триумфом» и «МедиаАртЛаб». Вышла достаточно забавная генерация, за которой Оля Шишко и я внимательно следим. Это наши дети. Для нас это очень понятный выбор.
Расскажите о самых амбициозных художниках на этой выставке.
У них у всех есть амбиции. У меня есть свои надежды, которые я связываю с этой генерацией. Женя Гранильщиков, Соня Гаврилова, Леша Таруц, Коля Онищенко. Неожиданно получивший Альберт Солдатов. Дима Венков, тоже лауреат премии Кандинского, художник нашей галереи, который курировал на «Больших надеждах» выставку Альберта Солдатова, так что все связано. С Соней Гавриловой мы работаем второй год, мы сделали три выставки за год, сейчас еще две сделаем — это проект о визуальной антропологии. У Сони есть амбиция быть не только художником, но и куратором.
Развивать тему этногеографии?
Мы вообще много занимаемся этногеографией. Мне этнографический и антропологический разрез ближе, ей, как географу и картографу профессиональному, ближе история ландшафтов, перехода ландшафтов из географии, из чисто физического в культурный слой. Мы очень дружим, и у нее была очень изящная и элегантная выставка. И я бы еще такую сделал с удовольствием. Вот на этих ребят у меня есть надежда.
Какие видео представленных художников могут купить коллекционеры? Видеоарт вообще покупают?
Да, конечно.
Кроме Васи Церетели кто-нибудь еще покупает?
Да, конечно. Но рынка как такового нет и не будет, и хорошо. Покупают в основном западные институции, которым так или иначе это интересно. Это не всегда музейные коллекции, бывают и частные институциональные коллекции, а также фонды. А в России продажи случаются очень спорадически, очень несистемно, и это, скорее, исключение, которое подтверждает правило, что видео не продается.
Вы стимулируете этот рынок?
Очень сложно заставить осла бежать за морковкой, особенно если он подох. Рынок умер, и не надо его гальванизировать.
Умер или не родился?
Умер, чтобы возродиться однажды, но по-другому. Вот это и есть моя большая надежда.
Кризис повлияет на возрождение?
А как же, уже повлиял. Только мы давно готовы к нему, с 2008 года. В новый виток кризиса мы входим абсолютно готовыми и мобилизованными. Нам все равно, честно говоря, есть кризис, нет кризиса. Кризис — это состояние умозрительное, это состояние в голове. Искусство, которое мы показываем, — это инструмент преодоления кризиса в голове. Это как раз антикризисная приправа.
Вы как определяете успех художника?
Если мы говорим о монетизации искусства, то в принципе продажи — это показатель успеха. Если мы не про продажи говорим, то когда твое искусство, например, в коллекции Музея Гуггенхайма, твое искусство показывают в МoМА, про тебя пишет e-flux, это успех? Успех, но необязательно за этим следуют деньги. Если твои работы покупают, но они очень дурного вкуса, это успех? Финансово — да, идеологически — абсолютный банкрот.
То есть художник может быть финансово успешным, но концептуально банкротом?
Да, и не знаю, что лучше. Деньги за работу того или иного художника — это хороший и наименее скомпрометированный критерий. Готовность публики платить за искусство того или иного художника — это вещь важная, но не конечная.
Если вернуться на наш так называемый российский рынок, где нет практически никаких финансовых показателей и монетизации, как здесь измерять успех?Хороший вопрос. Я бы не замыкался на чисто русской локальной истории. Для русского художника успех — это вписанность в мировой художественный процесс. Вот есть группа «Что делать?» — они успешные художники.
В каком плане?
В плане присутствия в мировом художественном пространстве, в медиапространстве. Молодцы, нашли свой путь и свою нишу. При этом есть ли у них успех внутри? Думаю, что нет. Я считаю, для любого художника, занимающегося медиаискусством, критерий успеха — присутствие вовне. И я берусь утверждать, что это единый мир, и не надо разговаривать про русский локальный рынок. Мир все еще един, никто еще не опускал никаких занавесок и штор. Для нас с Олей Шишко высшим достижением этого проекта явился бы его экспорт как показатель успеха и верности выбранного пути. В эпоху широкополосного интернета понятие провинциальности умозрительно. Соответственно, успех — это глобальное распространение сигнала. И не важно, монетизируется это или нет. Количество зрителей, количество репостов, количество цитат — это успех. Вслед за ним приходит та или иная возможность монетизации.
В этом-то и был вопрос: ведет ли количество произведенного обязательно к успеху?
Конечно ведет. Это очевидно.
А если художник — спекулянт?
Ловких спекулянтов никто не отменял. Спекуляция — одна из наиболее старых и оправданных стратегий, поэтому почему нет. Мы просто не хотели бы оперировать жареным, мы все-таки про другие вещи. Остросоциальная заточка очень проходящая. Мы про вечное, с позволения сказать.
Открытия галереи «Триумф» всегда радуют неизменным качеством и количеством напитков. В связи с резким падением рубля не изменится ли количество вина на будущих открытиях галереи и, в частности, количество воды Vittel?
В галерее «Триумф» есть три не: 1) нет выставки без каталога, 2) не бывает пластиковых стаканов, 3) мы никогда не опускаемся в цене за бутылку вина ниже 30 евро в ретейле. И эти стандарты мы будем свято соблюдать, что бы ни случилось. Надо же как-то сохранять репутацию самой жирной буржуазной галереи, хотя мы никогда ей не были. Мы панки и ницшеанцы. Хорошее вино и правильная вода в мягком пластике — признак возраста и хорошего вкуса. Ничего более.
