Пока театры на каникулах, мы решили вспомнить знаковые постановки, которые не стареют спустя десятки (!) лет после премьеры. О причинах бодрого долголетия — в нашем обзоре.
«МАЛЬЧИКИ»
Спектакль, с которого начался театр Женовача, был поставлен в «намоленной» 39-й аудитории ГИТИСа. Успех дипломной работы был оглушительным — о «Мальчиках» говорили все, спектакль объездил полмира и собрал все возможные премии. В центре сюжета — одна из лучших частей романа «Братья Карамазовы» (та, где гимназисты проходят путь от безжалостной травли сверстника Илюши Снегирева к состраданию и любви).
Финальная сцена — лихорадочное братание у Илюшиного надгробия — вызвала прямо-таки бурю восторгов: определился стиль будущей «Студии театрального искусства». Подробнейший разбор текста (на протяжении всего спектакля многословные диалоги героев Достоевского не прерывает даже музыка), ансамблевость, аскетичность, намеренная «программная» сентиментальность.
Женовач единственный, кто нашел адекватный театральный язык для экзальтации. Никаких слез и соплей, но и никакой иронии тоже. Только в «Мальчиках» слова о братстве дружбы, любви и Боге можно слушать без чувства неловкости, к ним возвращается их первоначальный смысл. Душевная сумятица гимназистов Достоевского показана подробно и очень умно — так, что зритель непременно плачет в финале вот уже 11 лет.
«СЛУЖАНКИ»
Поставленные вопреки протестам Минкульта (в 1988 году отдать все женские роли мужчинам было делом неслыханным), «Служанки» сделали Романа Виктюка режиссером первой величины, а заодно — кумиром московской богемной тусовки. С советской сцены пьеса французского маргинала Жана Жене о двух служанках Клер и Соланж, задумавших убить ласковую хозяйку по причине того, что «ей всегда лучше, чем им», прозвучала как вызов.
Общественная мораль была талантливо попрана, и эротическая составляющая истории вышла на первый план. В первой версии культового спектакля пластические этюды в юбках с кроваво-красным подбоем демонстрировали Константин Райкин, Сергей Зарубин, Александр Корженков, Александр Зуев. Сегодня вместо них доводят публику до исступления, одновременно похожего на шок и восторг, «первачи» труппы с преступно красивым актером Дмитрием Бозиным во главе.
«ВОЛКИ И ОВЦЫ»
Главный московский спектакль, не имеющий срока годности — фоменковские «Волки и овцы». Дипломная работа тех, кого сегодня зовут мастерами: сестер Кутеповых, Кирилла Пирогова, Мадлен Джабраиловой, Карэна Бадалова, Галины Тюниной и других. И главный хит репертуара «Мастерской», его «золотой фонд». Среди театралов есть легенда: один солидный критик, посмотрев спектакль, воскликнул «Что за прелесть эта гадость!». И ведь был прав.
Только покойный Петр Наумович умел привнести столько юмора и теплоты в прегадкую в сущности историю о людях, готовых на что угодно ради наживы. Хрестоматийный текст он превратил в поэзию, его спектакль получился не про волков и овец, а про то, что все любят друг друга. Скверная история с поддельными векселями вся состоит у него из игры настроений и интонаций. А какими нездешними красавицами в корсетах и шляпках выглядят актрисы! И как хорошо распевают они старинные русские романсы! Словом, самый «непыльный» Островский из всех, которого можно увидеть сегодня в московских театрах, — безоговорочно этот.
«ВЧЕРА НАСТУПИЛО ВНЕЗАПНО, ВИННИ-ПУХ, ИЛИ ПРОЩАЙ, “БИТЛЗ”»
Самый известный спектакль короля русского театрального андеграунда Юрия Погребничко — радикальнейший микс из абсурдистской сказки Александра Милна и неприглядных реалий агонизирующего СССР (премьера состоялась в 1989 году). Пока другие яростно проклинали уходящую эпоху, Погребничко сделал ее главным героем чарующего и печального спектакля. Здесь седой Кристофер Робин рассказывает старые анекдоты про Василь Иваныча, брюзгливый пенсионер Иа спорит с интеллектуалкой «без постоянного места работы» Совой, а влюбленная в Винни-Пуха девушка-Пятачок протирает пыль с портретов битлов в ободранном «Уголке Ленина».
Кроме знаменитых милновских афоризмов, звучит еще текст аутотренинга «Я спокоен, я абсолютно спокоен…» и юбилейная речь Брежнева, как всегда косноязычно приветствующего зарубежных гостей на съезде Академии наук. Герои из детства, неизвестно как попавшие в «советскую зону», разгуливают по сцене в старых ватниках и бесформенных ушанках. Окружающие их декорации — под стать убогой советской действительности: ржавые рельсы, ведущие в никуда, ободранные доски, цинковые ведра, консервные банки с горкой окурков. Честная и тихая ностальгия пользуется бешеной популярностью и сегодня — на спектакль порой трудно достать билет.
«ПУШКИН. ДУЭЛЬ. СМЕРТЬ»
Одна из лучших постановок «мрачного гения» Камы Гинкаса — инсценированное исследование пушкинской дуэли. Собранный по документам и письмам, спектакль пестрит подробностями взаимоотношений Пушкина и его окружения. Соллогуб, Карамзин, Вяземские, Нащокины… Хором выдвигают они разные версии трагедии, провоцируя зрителя на мучительную мысль: а что, если дуэль не была неизбежна? Что, если это было самоубийство? Спектакль играется в белой комнате от силы для 50 зрителей. За длинным поминальным столом сидят актеры, перед ними — посмертная маска поэта.
Цветов у постановки ровно два — символичные черный и белый. Выверенный до невероятия, этот спектакль оказывает на зрителя гипнотическое воздействие. Из театра он выходит — буквально — с новым сознанием и «смытым» лицом. Если верить Гинкасу, есть такие мысли, с которыми жить невозможно. Додумавшись до них, даже великие предпочитают уйти. К слову, за этот образцово-показательный «спектакль под дых» Гинкас получил Государственную премию России.
ФОТО: ОЛЬГА КУЗНЕЦОВА (4), ОЛЬГА ЧУМАЧЕНКО (5), АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ.
ТЕКСТ НАТАЛЬЯ ВИТВИЦКАЯ
